Царственный паяц
Шрифт:
199
так пленяет его, что он даже от русских корней на страх филологам и в их посрамление
производит слова через присоединение — horribile dictu — французских окончаний;
так от слова греза... он производит слова — грёзер, грёзерка.
Чем объяснить такой выбор слов, это стремление затопить русский язык
наводнением носовых романских певучих звуков? Он щеголяет ими, как некоторые
щеголяют вставленными в разговор иностранными словами.
язык И. С. считает настолько родным, что, написав стихотворение на напев русской
плясовой народным стилем, — он сейчас же указывает, что это только подражание, что
это просто исполнение художественной прихоти поэта, — и указывает это очень тонко:
стихотворенье озаглавлено «Chanson russe». Этим он отгораживается от всякой
близости к народности, - о, нет, он не народник, он космополит и денди. Правда
дендизм его, не дендизм английский, не дендизм родоначальника его Джорджа
Брёммеля, который говорит, что у истинного денди ничто не должно бросаться в глаза,
что он скромен, что слишком яркие галстуки — это принадлежность не дендизма, а
фатовства. Этой скромности у И. С. нет; его дендизм вызывающий, бравирующий,
требующий внимания, эстрадный.
Другую особенность словообразований И. С. составляет чрезвычайное богатство в
изобретении новых глаголов: «взорлил, гремящий, на престол», — «удастся ль душу
дамы восторженно омолнить», - «офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой». В
каждом из этих слов скрыто собственно два: одно выражающее действие, глаголи
другое сравнение; И. С. глагол опущен, а от сравнения производится новый глагол:
таким образом, из «взлетел, взнесся орлом» обра
зовалось «взорлить» из «пронзить или озарить молнией» — «омол- нить», из -
увиться фиалками и лилиями - «офиалчен и олилиен».
Затем, И. С. часто соединяет в одно слово эпитет с определяемым: «озерзамок»
вместо «озерный замок»; «лесофея» вместо «лесная фея», и от этих двойных слов он
производит еще и прилагательные: «она была в злофейном крепе». Русский язык знает
такие словообразования: он позволяет соединять в одно существительное глагол, с его
прямым дополнением - напр., чаепитие, рукопожатие; но помимо того, что И. С.
выходит за эти пределы, он часто от таких сложных отглагольных существительных
производит новый глагол, требующий нового дополнения - «сенокосить твой спелый
июль».
Что объединяет эти словообразования? не ясно ли, что это - стремление к усилению
энергии, экспрессивности речи, к повышению ее образности.
представлений в возможно меньшем количестве слов, даже жертвуя законами речи.
Вдохновение И. С. так бурно и эксцессивно, что речь его, как полноводная река, ломает
сковывающий ее однообразный лед правил и несет, играя только причудливые
отдельные его осколки. Мне хочется назвать И. С. его словом: «эксцессер», потому что
одновременно в нем есть намек на его яркий дендизм и определение его
художественного метода.
Но «эксцессивность» или «эксцессерство» неразрывно связано с другим
психологическим свойством - эмоциональностью. Если эксцесс рассматривать как
взрыв, то эмоциональность является условием переработки горючего материала опыта
в летучие газы. Эксцессивность даже только атрибут эмоциональности, так что о ней
мы могли бы просто заключить из наличности эксцессивности, но об ней
свидетельствуют и неожиданные обороты его речи, то отрывистой, как крик, то
вьющейся и стелющейся, как ползучее растение.
Мне не хочется утомлять читателя подробным синтаксическим разбором структуры
языка И. С. Вместо этого я позволю себе привести два стихотворения его, в которых
различно, но одинаково явно зыб- лются волны этой эмоциональности, всколебленной
200
дуновением вдохновения.
В ОЧАРОВАНЬИ
Быть может оттого, что ты не молода,
Но как-то трогательно больно моложава, Быть может оттого я так хочу всегда С
тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво, Раскроешь широко влекущие глаза,
И бледное лицо подставишь под лобзанья,
Я чувствую, что ты — вся нега, — вся гроза,
Вся — молодость, вся — страсть; и чувства без названья Сжимают сердце мне
пленительной тоской,
И потерять тебя - боязнь моя безмерна...
И ты, меня поняв, в тревоге, головой Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно,—
И вот, другая ты: вся — осень, вся — покой...
В ПЯТИ ВЕРСТАХ ПО ПОЛОТНУ
Весело, весело сердцу! звонко, душа, освирелься!
–
Прогрохотал искрометно и эластично экспресс.
Я загорелся восторгом! я загляделся на рельсы! —
Дама в окне улыбалась, дама смотрела на лес.
Ручкой меня целовала. Поздно! — но как же тут «раньше?..»
Эти глаза... вы - фиалки! эти глаза... вы - огни!
Солнце, закатное солнце! твой дирижабль оранжев!
Сяду в него, — повинуйся, поезд любви обгони!
Кто и куда? — не ответить. Если и хочет, не может.