Царствие Хаоса

Макинтош Уилл

Пока я вижу их, Никки еще можно спасти.

Не спрашивайте меня как. Если изобретут лекарство. Если правительство снова возьмет власть в свои руки. Моя жизнь представляла собой шаткую конструкцию из вероятностей, которая держалась лишь на этих бледных клочках кожи на руках моей малышки.

Лицо Никки осталось прежним лишь наполовину. Серая поросль на правой щеке и подбородке разрослась, но пока не затронула нос и правый глаз, хотя из правой ноздри уже пробивалась тонкая серая короста. Левая сторона лица представляла собой сплошное серое месиво с дырой вместо рта. Справа рот еще походил на человеческий. Никки опрокидывала туда сок: клюквенный,

грейпфрутовый, апельсиновый, не заботясь о вкусе смеси. Потеряв язык, она перестала различать вкусы и воспринимала только сладость.

Я смотрела, как Никки поглощает первую бутылку, проливая половину мимо рта. Мысленно я сравнивала ее расплывчатое лицо с тем, каким оно было вчера, отмечая места, поглощенные плесенью. Никки подняла глаз и перехватила мой взгляд. На ее губах появилась странная гримаска: не то ухмылка, не то презрительная усмешка. Затем она отползла в темноту, сжимая сок в серых придатках, некогда бывших ее руками.

— Убери свет, глазам больно, — протянула Никки с такой знакомой ноющей интонацией, которую использовала, когда мы запрещали ей задерживаться на вечеринках или заводили разговоры о парнях. В нынешних обстоятельствах ее тон звучал до неприличия грубо, но к тому времени наша жизнь утратила всякие понятия о приличиях.

— Хорошо, детка — ответила я, пятясь назад до края платформы, затем спрыгнула на землю и опустила дверь.

Как только дверь фургона захлопнулась, сердце чуть не выскочило из груди, а страх затопил меня до краев. Я еще могла справляться с собой, когда видела дочь, но стоило мне оказаться одной…

Я стащила перчатки в поисках следов плесени на руках. Убедившись, что все чисто, я обратилась к лицу, выискивая на нем мягкий пушок. И только не найдя ничего, рухнула на дорогу, закрыла лицо руками и зарыдала.

Я припарковала фургон на почерневшей выжженной земле. Здесь не было места серой мягкости: кто бы ни был тот, кто поджег стоянку, он использовал правильный катализатор, сделав почву на какое-то время невосприимчивой к спорам. А значит, пока нам ничего не угрожает, а задерживаться надолго мы не собирались. Мне нужна лаборатория, место, где я смогу сохранить в изоляции то, что удержит мою дочь от распада.

Громкий стук в дверь прогремел словно выстрел в тихом утреннем воздухе. Дрожа как осиновый лист, я обошла фургон, отперла дверь и скользнула внутрь.

— Никки, дорогая, я принесла тебе сок.

За ночь плесень разрослась, поглотив большую часть стен и потолка, но почти не тронула пол. Наверняка из-за того, что слой пленки на полу был толще. Впрочем, какая разница.

Серая масса в дальнем углу не шевелилась. Первый холодный укол страха вонзился в сердце, отбросив панику, которую я испытывала постоянно, заменив ее ужасом куда более глубоким и подлинным. Словно я наконец-то осознала, чего именно по-настоящему боюсь.

— Никки? — прошептала я еле слышно. Я заставила себя шагнуть вперед, дальше, чем позволяла себе в последние дни. — Детка, ты проснулась? Я принесла тебе сок. Апельсинового не было, я помню, это твой любимый, зато есть ананасовый, грейпфрутовый и… и я открою его для тебя. Хочешь сока? Открыть? Детка? Никки?

Она не отвечала. Серая масса заполнила треть пола — и когда она успела так разрастись? Когда плесень переросла Никки? И что осталось от Никки, если здесь так много того, что не было ею?

— Никки?

Я оставила сок у входа и вползла в темноту, чувствуя, как коленки самодельного скафандра трутся о пленку. Я сдирала пленку с пола,

но мне было все равно. Впервые в жизни я не устраняла беспорядок, а вносила его, но мне было все равно, потому что на том конце беспорядка была Никки. Никки была там, где порядок становился хаосом, и я должна добраться до нее. Если это будет моим последним осознанным действием, я все равно это сделаю. Спасу ее или погибну с ней вместе.

— Никки?

Ответа не было. Укротив моих демонов, я опустила руки в ужасную серую мягкость и на ощупь поползла в темноте, чувствуя, как хрупкие плодовые тела разрушаются под моими руками.

Пальцы скользили в серости, ища и не находя ничего. Я осознала, что плачу. Я понимала, что должна перестать: слезы не апельсиновый сок, но как питательная среда ничуть не хуже, и в то же время чувствовала, что могу проплакать целую вечность, и ничего для меня не изменится.

На дереве всегда есть апельсин, который не поддается заражению, один кусок хлеба всегда остается нетронутым, пока синяя плесень пожирает остальные. Устойчивость присуща природе.

Никки не продержалась бы дольше, сколько бы я ее ни кормила. Я пыталась убедить себя, что плесень действует на всех одинаково. Моя дочь прожила так долго, потому что была моей дочерью, потому что я ее родила, а по странному стечению обстоятельств, благодаря необъяснимому сбою в ДНК, именно я была устойчива к плесени.

Пальцы нашарили что-то в серой пыли. Я подняла это что-то с пола, чувствуя, как оно распадается у меня в ладонях. Форма ничуть не изменилась, но никогда раньше мне не приходилось видеть его таким: без этих сжатых губ, без глаз, так похожих на мои. И все же он был знаком мне с тех пор, как сформировался внутри меня. Это была часть Никки, которая раньше остальных обрела форму. На УЗИ-снимке внутри моей утробы он казался таким огромным. И каким же крохотным выглядел сейчас.

Череп Никки лег в мои ладони. Белые косточки просвечивали сквозь серую плесень. Мне казалось, Никки улыбалась мне.

— Привет, малышка, — прошептала я и прижала губы к ее лбу, чувствуя, как мягкие косточки крошатся от легкого и нежного прикосновения. Никакой влаги не осталось. Плесень забирала ее медленно, но под конец проглотила без остатка. Мне больше нечего было спасать.

Устойчивость не означает неуязвимости. Полная невосприимчивость в природе встречается редко. Я крепче прижала губы к черепу дочери, пока он не рассыпался в моих руках серой пылью. Лохмотья плесени остались у меня на губах, мягкие, словно сахарная вата. Я слизнула их. Плесень была совершенно безвкусной. Я заставила себя проглотить ее.

Жизнь Никки началась внутри меня. А теперь плесень была единственным, что от нее осталось. Так пусть Никки вернется туда, откуда появилась на свет.

Сидя в серой пыли, я погрузила в нее руки и принялась методично поедать плесень.

Устойчивость не означает неуязвимости.

Если повезет, скоро я увижу мою семью.

САРА ЛАНГАН

Сара Ланган — автор романов «The Keeper» и «The Missing». Роман «Audrey's Door» в 2009 году получил премию Стокера. Рассказы публиковались во множестве журналов и сборников. Сейчас работает над постапокалиптической серией для подростков Kids и двумя романами: «Empty Houses», навеянным «Сумеречной зоной», и «Му Father's Host», навеянным «Гамлетом». Ее книги переведены на десяток языков, по одной снимается фильм. Дважды лауреат премии Брэма Стокера, премии Американской ассоциации библиотек и др.