Царствие костей
Шрифт:
Жизнь она вела опасную. Однажды в Чикаго ее узнал один мужчина из Сан-Антонио, подошел с расспросами, и пришлось на ходу плести странную, запутанную, но внешне вполне убедительную историю. Луиза чувствовала бы себя намного спокойнее, владей она иной профессией, нужно ведь было и кормиться самой, и содержать двух слуг. Но она умела только играть. Луиза никогда не занималась всеми теми практическими вещами, которых ждут от женщин, — не шила, не стирала, не готовила. И только сцена предоставляла ей возможности, необходимые для сносного существования; театральное ремесло позволяло ей
После маленького спектакля зрители переместились в фойе. Те, у кого были билеты на прием, расположились в дамской гостиной на балконе, а после того как убрали декорации, через боковые кулисы прошли на сцену.
Луиза с председательницей ричмондского женского клуба уже находилась там. Председательница произнесла короткую вступительную речь, обозначая начало приема. Многие никогда не бывали на сцене прежде и со страхом и почтением оглядывали полутемный зал. Дети замирали от восторга, разглядывали паркетный пол, не без некоторого испуга рассматривали ряды сидений, представляли себя актерами, за которыми внимательно наблюдает весь зал.
Луиза поблагодарила всех за теплый прием, рассказала пару смешных историй, якобы произошедших с ней во время поездки, почитала еще два стихотворения Теннисона, будто бы вскользь заметив, что поэт посвятил их ей, после чего предложила задавать вопросы. Поскольку везде спрашивали приблизительно об одном и том же, ответы давно были отточены и отшлифованы.
— Что привело вас на сцену?
— Скорее кто. Шекспир, трагедию которого я видела еще маленькой девочкой.
— Ваш отец не противился вашему желанию стать актрисой?
— Нет, конечно. Ведь это он взял меня с собой в театр.
В ответах Луизы правды не было ни на грош. Впервые постановку Шекспира она увидела в семнадцать лет, через несколько лет после смерти отца, которому при жизни и в голову не приходило водить дочь по театрам. Его кончина и толкнула ее на сцену, без которой она скорее всего ходила бы по салонам, играла на пианино и распевала жалостливые песенки, пока какой-нибудь состоятельный молодой человек не обратил на нее внимание и не предложил руку и сердце. Случись такое, сидела бы она сейчас дома, вела хозяйство и воспитывала своих детей, а не развлекала чужих.
Она обвела их деланным ласковым взглядом — чистеньких, усталых, напуганных, и, как частенько с ней в последнее время случалось, задумалась, погрустнела. Останься ее ребенок жить, она бы…
На этом моменте Луиза всегда обрывала свои мысли.
— Вы надолго приехали в Ричмонд? — спросила одна из женщин.
— Пока не надоем, — отшутилась Луиза. — Мне, конечно, очень нравится путешествовать по стране, но никакое путешествие не сравнится с милым родным домом. Совсем недавно мне многое казалось не столь уж значительным, но идет время и взгляды меняются. Сейчас все больше и больше хочется осесть, обзавестись
Ее слова дамам определенно понравились. Ответив на все вопросы и угостив детей лимонадом — поднос с ним вынесла на сцену Немая, — Луиза обошла гостей, разговаривая с каждым тепло и душевно, как с близким родственником, расхваливая детей, называя их красавицами и гениями — эпитетами, которые, по мнению их матерей, чада вполне заслуживали.
Одна из дам, спросившая Луизу об отце, вдруг заявила, что ее дочка, стоявшее рядом приятное курносое веснушчатое создание лет шести, хочет сообщить актрисе нечто важное.
— Мне говорить не желает. Твердит, что скажет только вам.
— Как тебя зовут? — обратилась Луиза к девочке.
— Элис.
Луиза присела, и лицо ее оказалось напротив лица девочки.
— Элис, какая у тебя замечательная шляпка. Ну так что же ты мне желаешь сказать?
Девочка с полминуты разглядывала Луизу, потом заговорила, но очень тихо, и той пришлось наклонить голову, чтобы расслышать слова.
— А мой папа говорит, что актриски ничем не лучше лошадей, — проговорила девочка.
— Лошадей? — переспросила Луиза. Она на мгновение стушевалась, но тут же спрятала испуг под натянутой улыбкой. Ей удаюсь бы перевести все в шутку, если бы не реакция матери девочки. Та вдруг покраснела, вцепилась в руку дочери и, пробормотав: «Извините», — потащила ее к выходу. Малышка почти бежала за ней, семеня маленькими ножками и придерживая юбочку, не давая ей подниматься слишком высоко.
Луиза выпрямилась, разговоры вокруг нее вдруг стихли. Стоявшие рядом дамы, хотя слов девочки и не слышали, сразу почувствовали неладное. Но Луиза уже взяла себя в руки и с мягкой улыбкой, как ни в чем не бывало, перешла к следующей гостье.
Прием продолжался еще с полчаса. Луиза подписала несколько программок — разумеется, именем Мари Д’Алруа, немногословно ответила еще на несколько вопросов вроде: «А вы видели пьесу „Ее исправленная ошибка“ в Бижу?» («О, постоянные гастроли не дают мне познакомиться с новыми постановками».) Даму с рыжеволосой девчушкой она больше не видела и предположила, что они уже уехали.
В заключение Луиза поблагодарила всех за принятое приглашение и под вежливые аплодисменты спустилась в зал.
Когда гости разошлись, Луиза направилась к директору за деньгами. Ее сопровождал Молчун, вышедший из-за боковых кулис. Входной билет на прием стоил полдоллара, дети проходили бесплатно. С учетом аренды зала и стоимости напитков получилось не так уж и много. Луиза расписалась за полученную сумму, положила деньги в кошелек, который отдала Молчуну на хранение.
Выйдя из кабинета директора, Луиза обратилась к слуге:
— Мне нужен хороший экипаж, как у достойной дамы и даже лучше.
Кивнув, Молчун направился к выходу, но не успел сделать и пяти шагов, как Луиза окликнула его и прибавила:
— Не слишком хороший.
Молчун продолжал идти, но Луиза знала — дополнительных объяснений ему не требуется, он все прекрасно понял. Она очень хотела выглядеть ровней местным дамам, а этого можно было добиться, только окружив себя отличными вещами.