Царствие Снегиря
Шрифт:
– И даже молиться за меня не станешь?
– Не знаю… Афанасий крепко задумался и лицо его приняло скорбно непроницаемый вид, – не знаю… Я в монастырь пришел свою душу бессмертную спасти. А теперь я за себя боюсь. Иди Олег, прошу, не мучь меня…
Олег вышел из ворот и не решился сразу соединяться с шаром. Он зашагал по тропинке, чтобы отойти подальше от монастырских стен, так, чтобы никто не смог увидеть, как он чудесным образом растворяется в воздухе, словно та куча золота, что он сдуру решил рассыпать перед братом Афанасием.
18.
…
И оттуда их развозят
Слухи …
Анечку Олег выручил самолично. Прилетел за ней в редакцию, когда там уже вовсю хозяйничали НКВД под началом капитана Чистякова. Сосканировал ее и утащил. Потом они сидели на берегу речки, ели мороженое и он рассказывал ей обо всем в общих чертах, так, чтобы не повредить слабое женское сознание.
– Понимаешь, они запрограммированы на то, чтобы наказывать только виноватых. Я разрабатывал для них схему оценки, по которой они фильтруют население таким образом, чтобы на перевоспитание попадали только те, кто согрешил перед народом и страной, кто украл, кто хапнул… Поэтому, тебя не должны бы были послать на перевоспитание, но я на всякий случай.
– Спасибо, милый, – Анечка улыбнулась своей от природы честной и обезоруживающей улыбкой, – ты меня спас.
– Получается, что спас.
– А ту?
– Кого – ту? – глупо переспросил Олег, прекрасно понимая, кого, которую такую "ту" она имеет в виду.
– Ту, из за которой ты на все это решился…
– Я тебе тогда все неправильно рассказал.
– Тогда в машине ты был откровенен.
– Откровенность не есть признак близости к истине.
– Что?
– Ну понимаешь, человек может добросовестно заблуждаться относительно своих чувств и… как бы сказать – ценностей и приоритетов. Можно со слезами в горле, с рыданиями искренно говорить о себе неправду и не потому что лжешь, а потому что сам заблуждаешься относительно самого себя. Говорить – "я без нее не могу", потому что в этот момент тебе так действительно кажется, а на самом деле, если знать себя истинно – это все не так…
– Ну?
– О чем?
– Ее ты ходил спасать?
– Нет.
– Ну тогда иди сейчас. Я тебя об этом очень прошу.
И у Олега вдруг из глаз потекли слезы. Он задрожал и всхлипнул, так, как последний раз с ним было лет тридцать пять тому, когда учеником в школе он пожалел умершую учительницу.
– Хорошо, я обещаю. Но и ты мне пообещай.
– Что?
– Что выйдешь за меня замуж.
19.
Сержанту Кольке Жаробину нравилось ходить в женскую зону стадиона. Во-первых туда его посылали сопровождать старшего военфельдшера Любочку. Охранять, так сказать, чтобы зэчки не попортили Любочку нашу… Хотя зэчки здесь совсем не те, что доводилось ему Кольке видеть в той еще Москве до этих странных событий…
Хотя, почему странных? Товарищ старший лейтенант Коломиец очень все толково объяснил на политзанятиях – фашисты применили новое оружие, сбили наше время…
И теперь как бы и сорок второй год для нас, и как бы не сорок второй, а гораздо больший… А за это время они выбросили десант и вместе с контрой устроили тут что то вроде капитализма. Ну нам – то есть НКВД – теперь и приходится разгребать всю эту сволочную кашу.
А сейчас Колька шел в зону со специальным заданием самого
Колька должен то был всего навсего, разыскать на стадионе гражданку Борисову Марину Александровну семьдесят седьмого года рождения… Во как! Это если он – Колька – двадцатого года… То на сколько ж он ее старше? На пятьдесят семь? Что за ерунда… Но товарищ старший лейтенант Коломиец сказал, что еще Ленин учил нас, дескать электрон неисчерпаем. Это к тому, что необратимость и неразрывность времени тоже относительна. И некоторые физики, например отказавшийся сотрудничать с фашистами товарищ Эйнштейн, это уже доказали. Так что – хрен его без полбанки разберет, но нам – членам партии и кандидатам в ВКПб, сомневаться в правильности партийной линии – нельзя. А для Кольки – партийная линия – это то что товарищ старший лейтенант Коломиец на политзанятиях говорит. Вот так!
Марину Борисову он отыскал в очереди возле временного КПП.
– Пройдемте, гражданочка, – сказал ей Колька и вежливо взял за локоток.
В кладовой, которую майор Свечкопал оборудовал под кабинет, сидели еще двое. Это были капитан Чистяков и еще какой то старший офицер… Или может даже генерал!
Об особой важности этой персоны Колька тут же догадался, потому как носом и спиной почувствовал, как лебезят перед этим начальником и Чистяков и Свечкопал.
Таинственный начальник этот сидел в темном углу, тогда как на посаженную в центре комнаты гражданку Борисову и стоящего за ее спиной Кольку был направлен свет двух мощных ламп с отражателями. И поэтому разглядеть этого неизвестного начальника – никак не удавалось. Колька отметил только дорогие диагоналевые галифе и хромачи, которые носили разве что полковники да генералы.
– Ваше имя, год и место рождения, – дежурно начал допрос капитан Чистяков.
Отвечая, гражданка Борисова неожиданно обнаружила писклявый, почти нервно – визгливый голосок.
У нас все нервничают, – удовлетворенно подумал про себя Колька, – такая у нас работа, чтобы контра нервничала.
После сверки обычных анкетных данных, как показалось Кольке, по знаку таинственного генерала, майор Свечкопал вдруг предложил гражданочке Борисовой рассказать о своей жизни…
– Только, если будешь врать, мы тебя вчетвером отдерем как жареную селедку, а потом расстреляем на заднем дворе, – как всегда со смаком, сказал при этом капитан Чистяков.
– А если ты нам не веришь, что мы люди серьезные, сержант тебя сейчас в соседний кабинет сводит, покажет как там с лживой контры, той, что органам неправду говорит – лоскуты срезают и собакам бросают, – ласково добавил майор Свечкопал.
– Ну так что, отвести тебя, гражданка Борисова в камеру к мужикам? К уголовникам – извращенцам, которые бабу живую пять лет не видели?
Борирсову начало трясти. Она стала стучать зубами и слегка завыла.
– Дай ей водички, Жаробин, пусть попьет, – сказал Свечкопал, – а вы гражданочка нам всю правду расскажите, тогда все будет хорошо, и мы вас отпустим домой.