Царство черной обезьяны
Шрифт:
И, учитывая возможности колдуна, было немало шансов, что он найдет малышку первым. Тогда и было решено внедрить в его ближайшее окружение своего человека. Этим человеком предложили стать Франсуа Дювалье, сыну унгана и полному тезке Папы Дока, что не могло не привлечь внимания бокора.
И Франсуа согласился. И до сих пор иногда просыпается с рвущимся из груди криком, вот как сегодня. Но раньше ему снилось то, свидетелем и участником чего ему пришлось стать: кровь, крики жертв, живые бьющиеся сердца в руках бокора, пустые глаза зомби.
Правда, иногда снилось и хорошее: Анна, женщина, чья воля к жизни и всепобеждающая любовь
И парню становилось по-настоящему страшно, когда он представлял, что могли сотворить с миром Паскаль Дюбуа и Ника Майорова, если бы замысел колдуна удался.
Наверное, именно поэтому Франсуа и сейчас по-настоящему страшно. Ведь монстр, приснившийся ему, являл собой этот противоестественный симбиоз девчушки и колдуна.
Отмахнуться, забыть ночной кошмар парень не мог. Он чувствовал, знал – что-то не так. Чего-то они не учли. Надо срочно связаться с отцом и написать электронное письмо Анне. Пусть лучше над ним потом посмеются, назовут паникером, пусть.
Хотя это вряд ли. Да, с момента гибели бокора прошло уже больше четырех месяцев, унганы и мамбо за это время отыскали и ликвидировали практически все убежища Дюбуа и фермы, где работали бессловесные зомби. Несчастных людей распределили по психиатрическим лечебницам, кто-то из них умер, лишенный «подпитки» от бокора. Многие высокопоставленные покровители колдуна потеряли не только должности, но и свободу.
И ни разу за эти месяцы не произошло ничего, что могло бы заставить усомниться в смерти колдуна. Все было тихо и спокойно, словно поверхность лесного озера.
Но вряд ли кто-то из участников тех событий станет смеяться, если появится хотя бы рябь на воде.
Глава 17
Но разговоры и письма вечером, сейчас надо бежать. Он опаздывал на лекцию профессора археологии Анри Ренье, которого студенты звали между собой Индианой. И не только за внешнее сходство с Харрисоном Фордом, но и за то, что профессор, как и герой Форда, по два-три месяца в году пропадал в различных экспедициях, разыскивая редкие артефакты. А потом, на лекциях, рассказывал о своих находках и приключениях так увлекательно, что студенты записывались на его курс толпами. Свободных мест в лекционном зале не было никогда, желающие послушать профессора Ренье стояли и сидели даже в проходах. Нет, не в задних, в боковых.
В первых же рядах, как правило, сидели девушки. На лекции душки Анри мадемуазели приходили при полном параде. Правда, представления о параде у всех было разным. Кто-то пускал в ход тяжелую артиллерию – вываливающиеся из декольте силиконовые бюсты, кто-то ограничивался кавалерией – тщательно прорисованными личиками, а самые продвинутые надеялись привлечь внимание профессора умными вопросами по существу.
Ведь подтянутый и энергичный Индиана в свои сорок два года оставался убежденным холостяком! И все попытки переубедить его заканчивались одинаково: «Малыш, я же тебя предупреждал, что жениться не собираюсь? Предупреждал. Тогда к чему эти разговоры? Кстати, тебе пора, а то на занятия опоздаешь».
Франсуа, как убежденный гетеросексуал, на руку и сердце профессора не претендовал, ему было просто очень интересно. Поэтому он и вылетел из дома, даже не позавтракав. Душ, скоростное одевание джинсов, байки и яркой куртки, шапку Франсуа не носил никогда, на его дреды налезал только растаманский берет, а эти цветастые вязаные мешки он не любил.
Уже подбегая к университету, он обнаружил, что забыл дома мобильный телефон. Дрыхнуть надо меньше, олух!
В актуальности этого замечания он снова убедился, ворвавшись в лекционный зал. Свободных мест, конечно же, уже не было. Даже на ступенях боковых проходов. Еще бы, ведь сегодня последняя перед рождественскими каникулами лекция профессора, в которой он обещал рассказать самое интересное, кульминацию, так сказать, своей недавней экспедиции в Африку.
Ну что же, придется импровизировать, стоять полтора часа у стены Франсуа не собирался.
Он спустился вниз, сопровождаемый возмущенными воплями оккупировавших ступени, и остановился возле сидевшей в первом ряду с краю грудастой блондинки, чья мини-юбка, съежившись от стыда за хозяйку, превратилась в набедренную повязку. Франсуа бухнул свой рюкзак на стол, заставив носительницу силиконовых имплантантов пятого размера отвлечься от беседы со своим клоном (блонд, пятый размер, вместо юбки – джинсы с о-о-чень заниженной талией, позволяющей всем желающим и не желающим узнать натуральный цвет волос девицы) и возмущенно промяукать:
– Ты что, совсем оба-а-алдел? Немедленно убери свой грязный рюкзачище!
– Подвиньтесь, мадемуазель, пожалуйста, я сяду, – вежливо попросил Франсуа.
– Еще чего! – фыркнула мадемуазель. – Я, между прочим, место заняла за сорок минут до начала лекции и тесниться не собираюсь. Пошел вон!
– Но куда, мадемуазель? Посмотрите, все занято, даже на ступенях. И на дальних рядах студенты сидят плотно, не то что здесь, впереди.
– И что? Постой возле стенки, там тебе самое место, с таким-то ужасом на голове. – Носик презрительно сморщился, липкие от алого блеска губки скривились. – Понаедут из колоний, цивилизованным людям шагу покоя нет!
– Так вы расистка? – Франсуа грустно посмотрел на девицу.
– Вовсе нет! – всполошилась блондинка. Обвинение в расизме в политкорректной Европе может очень сильно испортить репутацию. – Я просто не люблю нахалов! Убирайся! – И она сбросила со стола рюкзак нахала как раз в тот момент, когда в аудитории появился профессор.
Чего, собственно, и добивался Франсуа, затягивая спор с девицей. Он предусмотрительно открыл рюкзак, перед тем как ставить его на стол, и теперь почти все содержимое рассыпалось по полу: книги, тетради, листы реферата, ручки.
– Дювалье, что тут у вас? – Индиана удивленно поднял брови. Он обладал прекрасной памятью и знал имена и фамилии почти всех постоянных слушателей.
– Извините, профессор, – смущенно проговорил Франсуа, собирая имущество. – Это я виноват. Немного опоздал, все места были уже заняты, и я набрался наглости попросить мадемуазель подвинуться.
– И что мадемуазель? – Ренье в упор посмотрел на вспыхнувшую девицу.
– Вы же видите, – очень печальный вздох. – Если бы я знал, что мадмуазель не выносит чернокожих, я не посмел бы беспокоить ее.