Царство искушения

Уайли Триш

— Я помню, как ты терял самообладание в моем присутствии...

Он скользнул руками по ее груди и с нежностью произнес:

— Как ни с одной другой женщиной.

Она потянулась к фотографии, которую он подарил ее матери.

— Расскажи мне об этой фотографии. У тебя тоже был курс искусствоведения?

Алекс кивнул, скользя пальцами по ее коже.

— Да. Но я надеюсь, ты теперь не замучаешь меня этой фотографией? Не станешь всякий раз, когда мы будем навещать твоих родителей, долго смотреть на нее и самодовольно улыбаться?

Она усмехнулась.

— Обязательно буду. Она мне

слишком дорога.

Алекс с любопытством взглянул на Мерроу.

— Так о чем же говорит нам эта фотография?

— Хорошо, я скажу. — Она усмехнулась и заговорила, будто выступала перед студентами:

— В центре композиции этой фотографии мы видим девушку в зеленом платье... — Она перешла на обычный тон: — Именно то самое, что надето на мне сейчас. Не знаю, заметил ли ты это?

— Конечно, О'Коннелл, я всегда вижу только тебя. И смотрю во все глаза.

— Только если на мне короткая юбка.

— Разумеется, короткая юбка лучше, чем длинная. Но еще лучше — вовсе без юбки.

— Помолчи немного. — Мерроу сделала вид, что рассердилась. — Я еще не закончила анализировать фотографию.

— Я само внимание. С интересом жду дальнейшего хода твоей искусствоведческой мысли.

Мерроу рассмеялась и продолжила:

— Девушка в зеленом платье находится в фокусе, в то время как задний план серый, расплывчатый, вне фокуса. — Она вскинула голову и, поморгав длинными ресницами и приподняв вопросительно бровь, поинтересовалась: — Так о чем же это нам говорит?

Алекс покачал головой.

— Видимо, о том, что я — никудышный фотограф и не умею работать с фокусом. И где у других нормальный фон, у меня лишь серое мутное пятно.

— Нет. Снимок говорит о том, что фотограф не видит ничего вокруг, кроме девушки. И что именно она является центром мира фотографа. Иначе говоря...

Алекс выхватил у нее из рук фотографию и положил ее на стойку.

— Все, достаточно. Теперь моя очередь говорить.

Он взял в ладони ее лицо и, наклонившись к ней поближе, хрипло произнес:

— Да, я влюбился в тебя в тот день, когда увидел тебя на мосту. И я действительно никого и ничего не видел, кроме тебя. Думаю, что именно так все и произошло, Я влюбился в тебя с первого взгляда. Но тогда я себе в этом не признался.

Мерроу протянула руки, обняла его за талию и притянула к себе.

— Продолжай! Мне очень нравится твой рассказ.

— Ты хочешь услышать все сразу?

— Да.

Он наклонился и нежно поцеловал ее.

— Ладно. Я пытался выразить свои чувства, когда занимался с тобой любовью, но ты не понимала, почему я «уговаривал» тебя остаться на ночь. А мне казалось, если ты останешься со мной, то сразу поймешь, как нам хорошо друг с другом. Что нам хорошо не только во время секса. Я даже скажу иначе: нам так нравится заниматься сексом именно потому, что мы с тобой идеальная пара, и я люблю тебя, а ты — меня.

— Ты прав.

— И я тогда специально уехал на выходные, чтобы ты соскучилась по мне. Что бы ты ни говорила, моя жизнь без тебя немыслима.

Она радостно улыбнулась.

— Я тоже очень люблю тебя. Но мне было страшно, что ты быстро разочаруешься во мне. И поэтому я начала сопротивляться.

— Теперь я многое понимаю. Но я же не допустил этого, так? Теперь перехожу к той части своего рассказа, в которой попытаюсь доказать тебе, что наши семьи вовсе не являются помехой нашим чувствам. Пока мы сильны, О'Коннелл, и пока мы любим друг друга, что бы они ни сделали, это никоим образом не отразится на наших отношениях.

— Я понимаю. Ты совершенно прав. — Мерроу наклонилась в ожидании еще одного поцелуя. — Но как только они встретятся между собой, приготовься к тому, что неизбежно возникнут какие-нибудь неприятные моменты. Уж слишком они разные. И по жизненному опыту, и по характеру...

— Не обращай внимания на всякие мелочи. — Еще один поцелуй. Нет, пора уже переходить к более страстным поцелуям и ласкам. — Мы так давно не занимались с тобой любовью. Итак, на чем мы с тобой остановились? Ах, да, родители... Во-первых, они не будут так уж часто встречаться. А во-вторых, давай мы их запрем в комнате, и пусть выяснят отношения. Впрочем, лично я очень доволен вечеринкой у моих родителей. Ты прекрасно вписалась в мир Фицджеральдов.

Мерроу убрала его руки со своей талии и принялась расстегивать его рубашку.

— Мне понравилось в мире Фицджеральдов. Особенно Эш. Я даже по ней скучаю. Я уверена, что и мои подруги ее полюбят.

— Я очень рад. Из тебя получится удивительная Фицджеральд.

— Это предложение, Алекс?

— Ну наконец-то ты это поняла. Я уже так долго подвожу тебя к этой мысли. Помнишь, я говорил про вывеску. Ты обязательно должна мне родить сына. Ну, конечно, одним ребенком мы не ограничимся. Мы с тобой оба обожаем заниматься любовью. А если еще получимся у твоей мамы тантрическому сексу... И никаких предохранительных средств, договорились?

Мерроу вскинула голову, продолжая расстегивать пуговицы, и по-детски улыбнулась ему.

— А помнишь мой домик в лесу?

— И твои слезы? Мне бы, честно говоря, хотелось об этом забыть. Я никогда больше не допущу, чтобы ты плакала из-за меня.

Она перестала расстегивать рубашку, поднесла руки к его лицу и, глядя в его прекрасные глаза, твердым голосом сказала:

— Как ты думаешь, почему я плакала? Я была поражена силой собственных чувств к тебе. Никогда в жизни мне не приходилось испытывать ни такой любви, ни такой страсти. Мне требовалось время, чтобы все это переварить. Мне нужна была свобода, но это моя постоянная потребность. Когда что-то влияет на меня эмоционально, я убегаю и сама разбираюсь, прежде чем прийти и поговорить с кем-нибудь об этом. Это один из моих недостатков. Я понимаю это, но просто не привыкла выставлять свои чувства на публику, понимаешь? Но ты стал настаивать. А это был совсем не тот момент, когда стоило меня подталкивать, вот и все... А потом ты бросил меня...

— Неправда, О'Коннелл, я никогда тебя не бросал. Я могу ругаться с тобой, но я никогда тебя не бросал и не брошу. Если бы ты не пришла сейчас ко мне, я бы через некоторое время обязательно тебя нашел и начал бы все сначала.

Лицо Мерроу просияло, она снова поцеловала его долгим, глубоким поцелуем и потом лишь сказала:

— Да, я это знаю.

— Я люблю тебя, О'Коннелл. И буду любить до самой смерти. Ну а теперь, когда мы, кажется, с тобой все обсудили, я готов принять вознаграждение от тебя.