Царство женщин
Шрифт:
«Я не удивляюсь, что публика, не зная причины сверхъестественной привязанности великой княгини к Юлии, обвиняет эту девушку в пристрастии к вкусам знаменитой Сафо; но я не могу простить маркизу Ботта, облагодетельствованному великой княгиней, что он приписывает склонность этой принцессы к Юлии тому, что последняя женоложица со всеми необходимыми для того качествами… Это черная клевета, так как покойная императрица, из-за таких обвинений, повелела тщательно освидетельствовать эту девушку, и исполнившая это комиссия доносила, что нашла ее настоящей девушкой, без малейших мужских признаков». [319]
319
К королю, 19 decembre, 1741 г. Тайный архив в Берлине. Маркиз Ботта был в то время австрийским посланником.
Стало
320
Леди Рондо. Письмо. Заметка Шубинского об этом письме в русском издании: Депеши Рондо. Сборник. LXXVI, LXXX.
«Это был человек, соединявший в себе, как говорят, большие знания с такими же способностями. По внешности это был в полном смысле фат. Он был большого роста, хорошо сложен, рыжевато-белокурый, с цветом лица нежным, как у женщины. Говорят, что он так ухаживал за своей кожей, что каждый день перед сном покрывал лицо и руки помадой и спал в перчатках и маске. Он хвастался, что имел восемнадцать детей и что все их кормилицы, могли заниматься этим делом по его милости. Этот, такой белый, граф Линар имел белый дамский орден и носил платья самых светлых цветов, как, например, небесно-голубого, абрикосового, лилового, телесного». [321]
321
Записки.
Роль этого создателя кормилиц обрисовалась в апреле 1741 г., о чем Мардефельд дает следующие объяснения: «Граф Линар намедни изобразить искусственный обморок, играя с великой княгиней; он идет вперед, так что о нем уже поговаривают в народе. Собственно, ничего между ними не было, они никогда не оставались одни. Как кажется, и фаворитка и фельдмаршал покровительствуют этой интриге».
И через несколько недель.
«Граф Линар не пропускает случая доказать великой княгине как он безумно влюблен в нее. Она выносит это из признаков в неудовольствия… Он нанял дом близ царского сада и с тех пор великая княгиня регентша, против своего обыкновения, стала очень часто прогуливаться». [322]
322
14 апреля, 9 мая, 24 июня 1741 г. Эти депеши, адресованные Подевильсу, должны были быть сожжены по желанию автора.
Не могу сказать: дошли ли, в продолжение лета, отношения великой княгини к ее прежнему возлюбленному до той близости и того бесстыдства, о которых говорит Герцен:
«Регентша Анна Брауншвейгская летом спала со своим любовником на освещенном балконе дома…»
В глазах публики возобновлялась та жизнь втроем, пример которой подала Анна Иоанновна, и можно было ожидать, что пришелец займет привилегированное место, наподобие Бирона. По совету Ботты, Линар, продолжая свою любовную интригу с регентшей, вопросил руки Юлии Менгден, причем увеличилась милость к нему. Он получил орден Андрея Первозванного, и Анна Леопольдовна, родившая в июле, захотела, к негодованию Антона-Ульриха, встать на десятый день, чтобы самой передать орденский знак жениху своей любимицы. Мардефельд, предсказывавший, что окончательная победа «нового Париса» последует после родов великой княгини, решил, что его расчет верен.
В сентябре Линар уехал в Германию, куда не думал вернуться, чтобы привести в порядок свои дела. Его отношения к регентше были таковы, что он при других говорил ей: «Вы сделали глупость». [323] Намеревались к его приезду совершенно устранить от дел даже Антона-Ульриха. Русские уже кланялись Линару так же низко, как и герцогу Курляндскому; а новый фаворит, со своей стороны, брал пример с прежнего, принимая его «высокомерные манеры» и получая от дам те же доказательства «почтения». [324]
323
Мардефельд королю, 7 ноября 1741 г. Тайный архив в Берлине.
324
Мардефельд Подевильсу, 16 сентября 1741 г.
Он взял с собой много драгоценных камней, чтобы сделать им оправу в Дрездене, и большие суммы денег. По этому поводу Мардефельд начал подозревать, – и не без основания, как мы увидим потом, – что Анна Леопольдовна намеревалась объявить себя императрицей и что деньги были нужны для коронации. [325] Дорогой и по прибытию в Дрезден, путешественник получал от регентши многочисленные письма, из которых несколько дошло до нас. Влюбленная великая княгиня употребляла остроумный способ переписки «условными цифрами», дающий понятие о роли предназначенной в их общем сожительстве будущей графине Линар. Корреспонденция переписывалась начисто секретарем, но Анна Леопольдовна прибавляла своей рукой разные шифрованные замечания, которые я привожу буквами:
325
Он же королю, 3 декабря 1741 г.; Ла Шетарди, 1 (12) сентября 1741 г. Архив французского Министерства иностранных дел.
«Поздравляю вас с приездом в Лейпциг, но я буду довольна только, когда узнаю, что вы возвращаетесь… Что касается до Юлии, как вы можете, хоть минуту сомневаться в ее (моей) любви и в ее (моей) нежности, после всех доказательств данных вам ею (мной). Если вы ее (меня) любите и дорожите ее (моим) здоровьем, то не упрекайте ее (меня)… У вас будет 19-го или 20-го маскарад, но не знаю, буду ли я в состоянии (без вас, мое сердце) участвовать в нем; предчувствую также, что и Юлия не будет веселиться, так как и сердце и душа ее заняты иным. Песня хорошо выражается: «Не нахожу ничего похожего на вас, но все заставляет меня вспоминать о вас». Назначьте время вашего возвращения и будьте уверены в моей благосклонности. (Целую вас и остаюсь вся ваша). Анна». [326]
326
13 октября 1741 г. У Соловьева, «История России», письмо приведено по-французски.
Что же думал обо всем этом Антон-Ульрих? По свидетельству Мардефельда, он был недоволен, но нашел утешение в чувстве свободы и в хотя бы скромной доле власти. Супруги по последнему поводу часто ссорились. Об одной из этих ссор, особенно бурной, упоминает Мардефельд в 1741 году: назначение без его ведома нескольких сенаторов показалось герцогу более обидным, чем почести, открыто доставшиеся графу Линар. Но он торжествовал в этих пререканиях столь же мало, как прежде в столкновениях с Бироном:
«Так как этот разговор начался случайно и герцог не имел времени предварительно переговорить со своим ментором Остерманом, то великая княгиня взяла верх. Герцог подчинился. С тех пор он мягок как перчатка… Это было его счастье, что она, вследствие лени, предоставила ему дела, чтобы самой заниматься удовольствиями, и что таким образом он стал необходим. Увидим, продолжится ли это, когда у нее будет фаворит. Она его не любит, он получил разрешение ночевать с ней только после отъезда Нарцисса (Линара)». [327]
327
Мардефельд, 17 октября 1741 г.