Царствование императора Николая II
Шрифт:
Но это большинство, которое сложилось 13 ноября, совершенно не соответствовало общей политической обстановке. В пылу борьбы октябристы проголосовали вместе с к.-д.; по существу они оставались их противниками. Они хотели сотрудничать с властью и бороться с революцией. Под этим флагом они и победили на выборах. Им было по пути не с левыми, а с правыми. Голосование 13 ноября имело принципиальный, декларативный характер - но оно не могло переменить партийные взаимоотношения.
При ином премьере новая Дума все же легко могла бы соскользнуть на оппозиционные рельсы и зайти в тупик; но П. А. Столыпин сумел восстановить положение. Он искренне верил в необходимость представительного строя; он считал, что в Думе есть большинство, желающее сотрудничать с властью, что лучшей Думы
16 ноября, всего через три дня после памятного голосования об адресе, П. А. Столыпин выступил в Думе с министерской декларацией; центр и правые встретили и проводили его шумной овацией и несколько раз прерывали его аплодисментами.
«Историческая самодержавная власть и свободная воля Монарха, - говорил премьер, - являются драгоценнейшим достоянием русской государственности, так как единственно эта воля, создав существующие установления и охраняя их, призвана в минуты потрясений и опасности для государства к спасению России и обращению ее на путь порядка и исторической правды».
– «Самодержавие московских царей, - говорил далее П. А. Столыпин, - не походит на самодержавие Петра, точно так же, как и самодержавие Петра не походит на самодержавие Екатерины II и царя-Освободителя. Русское государство росло и развивалось из своих собственных русских корней, и вместе с ними, конечно, видоизменялась и развивалась и Верховная царская власть. Нельзя к нашим русским корням, к нашему русскому стволу прикреплять какой-то чужестранный цветок. Пусть расцветет наш родной русский цвет, пусть он расцветет и развернется под влиянием взаимодействия Верховной Власти и дарованного ею нового представительного строя».
И думское большинство - из центра и правых - шумно приветствовало все эти слова председателя Совета министров; свое отношение к его личности оно проявило еще более ярко на следующий день, когда к.-д. оратор Родичев, отвечая премьеру, сделал личный выпад против него. Депутаты повскакали с мест; раздались крики: «вон! долой!», и хотя Родичев принес Столыпину извинения, его все же исключили на 15 заседаний.
Только после этих заседаний (16 и 17 ноября), показавших, что думское большинство объединяется вокруг П. А. Столыпина, смягчил понемногу свое отрицательное отношение к Думе и сам государь. Он поставил на думском адресе сухую пометку: «Готов верить выраженным чувствам. Ожидаю плодотворной работы». На телеграмму правых депутатов он ответил благодарностью. «Верю, - писал он, - что созданная Мною Дума обратится на путь труда и в строгом подчинении установленным Мною Основным Законам оправдает Мои надежды». 19 ноября государь впервые принял председателя Н. А. Хомякова, и прием, как отмечали газеты, был высокомилостивым.
После этого Дума закончила прения по министерской декларации, причем все предложенные формулы перехода оказались отвергнутыми - даже формула октябристов (большинством 182 левых и правых против 179 голосов центра).
После прений об адресе жизнь Третьей Думы вошла в колею. Определилось, что думское большинство состоит из октябристов и правых.
Октябристы были самой многочисленной фракцией и занимали положение руководящего центра. В их среде были и более левые, близкие к мирнообновленцам, и более правые, часть которых голосовала 13 ноября против своих лидеров. Но признанным вождем партии и вообще наиболее крупным деятелем всей Третьей Думы был, несомненно, А. И. Гучков. Он больше говорил на фракционных заседаниях, чем в общих собраниях Думы. «Руководитель Третьей Думы скуп на выступления, - отмечала А. В. Тыркова в «Русской Мысли».
– Нет сомнения, что его рука направляет курс тяжелого, окруженного рифами корабля. Но сам он только изредка показывается на капитанском мостике». А. И. Гучков был определенным сторонником конституционного строя и расширения прав Г. думы. Но добиваться этой цели он хотел постепенно, без революционных потрясений. Дума, по его мысли, должна была «врасти» в государственный строй. Для этого было необходимо сотрудничать с властью, заниматься деловой повседневной работой и избегать тона предвзятой и однообразной критики, которая как бы составляла обязанность оппозиционных партий.
Фракция октябристов насчитывала в своих рядах немало видных ораторов и еще больше деловых работников, приобретших долгий опыт в земской и городской деятельности: Н. В. Савич, проф. М. М. Алексеенко, Е. П. Ковалевский, бар. А. Ф. Мейендорф, гр. А. А. Уваров, в. к. фон Анреп и др.
Правое крыло палаты было «демократичнее» по своему составу: в нем было много крестьян и священников. Только человек пятьдесят составили фракцию правых, стоявшую на позиции Союза русского народа, критически относившуюся к министерству Столыпина и готовую сыграть роль «оппозиции справа». Правые не имели признанного единого лидера, их руководители часто враждовали между собою; главными их ораторами были Г.Г. Замысловский, Н. Е. Марков, В. М. Пуришкевич, В. В. Шульгин.
Умеренно правые– и примыкающая к ним справа небольшая группанационалистов– насчитывали до ста депутатов; их лидером - выступавшим еще реже, нежели А. И. Гучков, - был П. Н. Балашов, главными ораторами - гр. В. А. Бобринский, епископ Евлогий, П. Н. Крупенский. Умеренно правые вместе с октябристами составляли основное «столыпинское» большинство 3-й Думы. Но в тех случаях, когда националисты голосовали с правыми и оба крыла Думы объединялись против центра, - октябристы и умеренно правые оставались в меньшинстве, как это и случилось во время прений по министерской декларации.
Оппозицию составляли весьма разнородные группы. Прогрессисты (мирнообновленцы) были близки к левым октябристам и в некоторых случаях голосовали вместе с думским большинством; лучшим их оратором был Н. Н. Львов. К.-д., лишенные той руководящей роли, которую они играли в двух первых Думах, оставались наиболее крупной оппозиционной партией. П. Н. Милюков - впервые избранный только в Третью Думу - занимал положение лидера, тогда как наиболее видными ораторами считались Ф. И. Родичев, А. И. Шингарев, В. А. Маклаков (представитель правого крыла фракции).
С кадетами обычно голосовала и мусульманская группа. Поляки, наоборот, держались обособленно, подчеркивая, что они представители не русского, а польского народа.
Крайних левых было 34, но состав обеих фракций был на редкость бесцветным. У трудовиков был главным оратором литовец Булат, а у с.-д.
– грузины Чхеидзе и Гегечкори.
Отношения между большинством и оппозицией были натянутые. Большинство устроило в начале 1908 г. демонстрацию против Милюкова, который во время рождественских каникул ездил в Соед. Штаты и читал там лекции о русском «освободительном движении». Правая печать возмущалась такой «апелляцией к иностранцам», и при появлении Милюкова на трибуне большинство депутатов покинуло зал заседаний.
Думское большинство проявило свое недоверие к оппозиции при выборах комиссии государственной обороны: вопреки общему соглашению о пропорциональных выборах, октябристы и правые не пропустили в эту комиссию ни с.-д., ни трудовиков, ни поляков, ни даже к.-д., считая, что этим партиям нельзя доверять секретные военные сведения. Комиссия государственной обороны, во главе которой стоял сам Гучков, получила затем немалое значение.
Октябристы и правые не пропускали случая выразить свои верноподданнические чувства. В начале января 1908 г. триста депутатов представлялись государю в Царскосельском дворце.
Государь доверил П. А. Столыпину сношения с Думой и отвергал все попытки апеллировать к нему лично. На адрес московского дворянства, принятый правым большинством (в январе 1908 г.), он ответил: «Уверен, что дворянство московское честно сослужит Мне, как и встарь, ожидаемую Мною от него службу и посвятит все свои силы проведению в жизнь предуказаний Моих по обновлению и укреплению государственного строя нашей великой России».
«Впечатление отличное, - сказал по этому поводу А. И. Гучков.
– Высочайшая отметка - лучшее доказательство прочности конституционного строя».