Царствование императора Николая II

Ольденбург Сергей Сергеевич

Меры А. Н. Шварца критиковались не только в к.-д. газетах, но и в октябристском «Голосе Москвы». 20 сентября в Санкт-Петербургском университете состоялась общая сходка, постановившая объявить забастовку. Совет профессоров хотел уклониться от борьбы, закрыв университет на некоторое время, но министр этого не разрешил. Из Петербурга забастовка быстро перекинулась в другие университеты. Она велась под лозунгом «борьба за университетскую автономию». «Если теперь студенчество не двинется, - говорил на сходке в Петербурге один революционный оратор, - тогда можно будет сказать про наши университеты: здесь лежит покойник».

Ход забастовки очень скоро показал, насколько переменились времена. Умеренная часть студентов

организовалась и повела борьбу против забастовки, требуя «референдума» - всеобщего тайного голосования по этому вопросу. Левые пытались опереться на свое обычное орудие - сходки. В Московском университете получился при этом такой курьез: та же самая сходка открытым голосованием одобрила обструкцию для проведения забастовки, а подачей записок высказалась в пользу прекращения самой забастовки! Власти держались выжидательно: не было ни массовых арестов, ни высылок - как не было и уличных демонстраций. Недели через две после начала забастовки одно учебное заведение за другим стало выносить резолюции в пользу возобновления занятий. Впервые в истории студенческих движений умеренные элементы собственными силами одолели крайних. С этого времени монополия левых партий в студенчестве была сломлена - для революции университеты действительно оказались «покойниками» - и на ближайшие годы в высшей школе водворились мир и тишина.

Накануне переломных лет русская интеллигенция представляла в основном единое целое. Сложилось целое традиционное мировоззрение, непримиримо отрицавшее основы русской исторической государственности. Формулам «За веру, царя и отечество», «Православие, самодержавие и народность» интеллигенция противопоставляла отрицание религии, отрицание монархии, отрицание национальной идеи. Любовь к отечеству она заменяла любовью к народу, к «массам»; она еще готова была признать лермонтовское «люблю отчизну я, но странною любовью… ни слава, купленная кровью, ни полный гордого доверия покой… не шевелят во мне отрадного сознанья»; но пушкинские «Клеветникам России» или его «Стансы» императору Николаю I считались «позорными страницами» в творчестве великого поэта.

Крушение революции вызвало не только разочарование, но и целое течение, направленное к пересмотру интеллигентских традиций. Этому сильно способствовали (как и преодолению левых течений в университете) новые условия жизни. Раньше всякое возражение, направленное против левых, считалось «доносом»; теперь, когда обличающая критика не грозила повлечь никаких репрессий, заговорили многие, кто до тех пор молчал.

Пересмотр интеллигентских традиций в первую очередь коснулся отношения к религии, затем к национальной идее, а там и к идеям государства и великодержавности. Религиозные течения в русской интеллигенции проявлялись уже и до 1905 г. (религиозно-философские собрания, журнал «Новый Путь»). Теперь то, что занимало небольшие кружки, стало распространяться на широкие слои интеллигенции. «Толстые журналы» стали помещать статьи на религиозно-философские темы - даже марксистский «Современный Мир».

В художественной литературе добились признания «декаденты», над которыми раньше принято было смеяться. Появился особый, вульгаризованный «стиль модерн». Леонид Андреев вместо прежних реалистических рассказов стал выпускать символические пьесы «Анатэма», «Царь-Голод», «Черные маски» и т. д.

Наряду со здоровым течением к пересмотру интеллигентских «канонов» наблюдались и отрицательные явления. Возникла настоящая литературная эпидемия «санинства» - это название происходило от романа Арцыбашева «Санин» - увлечения эротическими описаниями и проповедью «свободной любви». Это течение, одинаково резко критиковавшееся и справа и слева, пользовалось, тем не менее, большим успехом в широких кругах интеллигенции и полуинтеллигенции. Для левых это было несколько неожиданным следствием отмены предварительной цензуры. Так, «Санин» был «запрещен» присутствием по делам печати, когда эта книга уже разошлась по всей России в десятках тысяч экземпляров. Разочарование в политике, занимавшей такое огромное место в жизни интеллигенции, оставило пустоту, которую заполняли «чем попало»…

Внешняя политика России за переломные годы как бы отошла на второй план перед внутренней, но именно за это время и в ней произошел существенный поворот. Основными чертами русской политики были до тех пор союз с Францией, добрые отношения с Германией, соглашение с Австрией по балканским делам, соперничество с Англией по всему «фронту» Азии и только что прерванная Портсмутским миром открытая вражда с Японией.

Английские либералы, пришедшие к власти в начале 1906 г., были склонны переменить традиционную антирусскую политику - отчасти из соображений искреннего пацифизма, отчасти под влиянием Франции, отчасти из обозначившегося соперничества с Германией. Создание нового типа броненосцев, в значительной мере обесценивавшее старые боевые суда, сильно подрывало морскую гегемонию Англии и давало Германии, только недавно начавшей строить флот, серьезные шансы в соревновании за господство на морях.

Новый английский посол сэр Артур Никольсон прибыл в С.-Петербург в мае 1906 г. с поручением наладить англорусское сближение; он встретил в этом сочувственное отношение у нового министра иностранных дел А. П. Извольского. Английское правительство сначала сильно рассчитывало на русские «кадетские» круги; но сэр А. Никольсон скоро пришел к заключению, что ставку следует делать не на Думу, а на Столыпина, и был сильно встревожен, когда английский премьер Кэмпбелл-Баннерманн после роспуска Первой Думы на междупарламентском банкете воскликнул: «Дума умерла - да здравствует Дума». Король Эдуард VII был этим раздражен не менее, чем посол.

Еще летом 1906 г. визит английских судов в русские порты был отменен по просьбе России. Но переговоры об урегулировании спорных азиатских вопросов тем не менее завязались.

Теперь, на основании опубликованной дипломатической переписки, можно считать установленным, что инициатива в этом случае исходила от Англии. Со своей стороны, русское правительство, в период заживления ран после войны и революции, не считало целесообразным принципиально уклоняться от полюбовного разрешения споров. В русском обществе идея сближения с Англией быстро стала популярной, т. к. ее связывали с общим либеральным направлением.

Не представляя себе, что соглашения желает в первую очередь Англия, русское общество прониклось представлением о том, что императорская власть ради сближения с нею будет держаться «конституционного курса». Этого было достаточно, чтобы почти вся печать быстро отрешилась от старых - и даже очень свежих - воспоминаний об англо-русской вражде и стала доказывать необходимость англо-русского сближения. Между тем государю и в голову не приходило что-либо менять во внутренней политике России ради привлечения симпатий Англии! Если существование Гос. думы в России действительно облегчило это сближение - то лишь потому, что это помогло английскому кабинету преодолеть застарелую вражду англичан к «царизму».

Переговоры касались Тибета, Афганистана и Персии. До Японской войны Россия интересовалась Тибетом, пользовалась связью своих подданных бурят-ламаистов с правительством Далай-ламы и противодействовала английскому влиянию в этой стране, только формально подчиненной Китаю. Русско-японская война дала Англии случай отправить в Тибет военную экспедицию полк. Ионхесбэнда, занявшую запретный город Лхасу. Далай-лама бежал в Монголию. Англия заставила Тибет подписать договор, устанавливавший английский контроль над его внешними сношениями.