Царствование императора Николая II
Шрифт:
Наиболее грозной чертой этого взрыва народных страстей было ярко проявлявшееся недоверие к властям, подозреваемым в «потворстве немцам». В народе не могли объяснить иначе, как изменой, внезапный поворот военного счастья.
Собравшийся в той же Москве, чуть ли не в дни погрома, торгово-промышленный съезд отразил в иной форме те же настроения. Промышленные круги изъявляли готовность бороться до конца с внешним врагом, но требовали перемен во власти; тут же был организован военно-промышленный комитет, который должен был ведать вопросами добровольной «мобилизации промышленности» для нужд войны, и во главе комитета стал А. И. Гучков, отношение которого к правительству было достаточно известно. 228
228
Принимая (27 июля) на
Конференция к.-д. партии, собравшаяся 6 июня, протекала под знаком той же тревоги. Депутаты, прибывшие с фронта, свидетельствовали об озлоблении в армии и в то же время - об ее патриотическом духе. Повторялись те же обвинения в измене. П. Н. Милюков на этот раз занял несколько умеряющую позицию. «Вряд ли здесь была измена, - говорил он, - скорее причина была в том, что иностранные заводы не могли выполнить в срок сделанные им заказы. Возможно, что вначале само правительство было уверено, что недостатка не будет». К.-д. конференция постановила настаивать на скорейшем созыве Г.думы и выдвинула требование министерства общественного доверия. В своем очень показательном докладе П. Н. Милюков пояснял, почему именно такая формула наиболее приемлема для оппозиции: формула ответственного министерства - будто бы более левая - на самом деле была бы менее выгодна: «Достаточно себе представить, чем было бы ответственное министерство при правом большинстве 4-й Г; думы… Правительству, которое уступает, мы не говорим: вот те, кто вас заменит. Мы говорим, напротив: вот то, что вы должны делать. Те из нас, которые по горькому опыту и убеждению партии этого делать не могут и не хотят, - уйдите. Те, кто их заменит, пусть именем и деятельностью заслужат общественное доверие». Таким образом, «министерство общественного доверия» означало власть, которая слушалась бы указаний «партий» и «общественности», выражаемой печатью и так называемыми «общественными организациями», при этом партия все же не принимала на себя никаких обязательств. Легко понять, что такое правительство было бы для левых кругов много приемлемее, чем ответственное министерство, которое бы формально опиралось на думское большинство; в тоже время такая формула казалась более «безобидной» и приемлемой для более широких кругов. На к.-д. конференции 7-9 июня 1915 г., таким образом, впервые был выдвинут тот лозунг, вокруг которого затем начала развиваться широкая агитация по всей стране.
С самого начала войны, возложив на великого князя Николая Николаевича командование армиями, государь сознательно воздерживался от непосредственного вмешательства в ход военных действий, чтобы избежать и тени двоевластия. Он несколько раз выезжал в Ставку для ознакомления с положением на месте. Он устраивал смотры войскам, отправляемым на фронт. Посещал он и некоторые участки фронта - например, крепость Осовец, отразившую несколько вражеских атак. Но управление боевыми операциями оставалось в руках великого князя, который приобрел в армии и в стране огромную популярность. Возникали даже толки, что роль великого князя Николая Николаевича в происходящих событиях порождает «бонапартовские настроения» («эта популярность - не на пользу стране и династии», писал, например, в. к. Николай Михайлович). Известную «ревность» испытывала и государыня, не раз упоминавшая в своих письмах государю, что великий князь в своих обращениях к армии и к обществу принимает тон, который приличествует только монарху.
Однако государь был уверен в преданности Верховного главнокомандующего и, пока положение на фронте не стало угрожающим, отклонял все предложения о более активном вмешательстве в руководство военными действиями. Но когда фронт в Галиции был прорван, государь 5 мая приехал в Ставку и оставался там более недели. «Мог ли Я уехать отсюда при таких тяжелых обстоятельствах?
– писал он государыне.
– Это было бы понято так, что Я избегаю оставаться с армией в серьезные моменты. Бедный Н., рассказывая все это, плакал в моем кабинете и даже спросил Меня, не думаю ли я заменить его более способным человеком… Он все принимался меня благодарить за то, что я остался здесь, потому что мое присутствие успокаивало его лично». В минуту испытания спокойная твердость государя была нравственной поддержкой Верховному главнокомандующему.
Но положение - и на фронте, и в тылу - требовало немедленных мер, выходивших за пределы чисто военных задач. Многие действия Ставки создавали осложнения, отражавшиеся в глубоком тылу. По инициативе начальника штаба ген. Н. Н. Янушкевича было предпринято массовое выселение евреев из Галиции и из прилегающих к фронту русских областей. Штаб установил, что именно среди еврейского населения имелось наибольшее количество неприятельских шпионов, либо доставлявших сведения через фронт или путем сигналов, либо поджидавших прихода неприятеля с готовыми данными о численности и вооружении русских войск. Было весьма правдоподобно, что евреи, особенно в Галиции, больше сочувствовали австро-германской армии, нежели русской. В журнале «Новое Звено» (весной 1915 г.) гр. М. М. Перовский-Петрово-Соловово изложил причину такого отношения в виде статьи, якобы касавшейся Южной Америки: там будто бы шла война между Колумбией и Венесуэлой, причем в одной из этих стран индейское племя «ицкасрулейбас» пользовалось всеми правами, а в другой подвергалось ограничениям - «нетрудно понять, которой стране сочувствовало это индейское племя…» (цензор эту статью пропустил, но затем этот номер был конфискован, и журнал «Новое Звено» был закрыт).
В то же время огульное обвинение всего еврейского населения в шпионаже было, конечно, необоснованно; меры, принятые Ставкой, едва ли были целесообразными. Десятки тысяч, а затем и сотни тысяч евреев из Галиции и западного края получили предписание в 24 часа выселиться, под угрозой смертной казни, в местности, удаленные от театра военных действий; вся эта масса еврейского населения, зачастую не знавшая русского языка, эвакуировалась принудительно вглубь России, где она могла служить рассадником сначала паники и эпидемий, а затем - жгучей ненависти к властям.
Другие распоряжения Ставки - менее категорические, носившие скорее характер поощрения, нежели прямого принуждения, - касались эвакуации населения других народностей. Руководясь представлением о том, что враг, попадая в опустошенную местность, должен испытывать затруднения в продовольствии и расквартировке войск, русское командование способствовало массовому исходу населения на восток, причем деревни сжигалась так же, как и посевы, а скот убивался на месте либо погибал в дороге - лишь бы ничего не досталось врагу. Эта «тактика 1812 года» подвергалась резкой критике в Совете министров, но так как весь театр военных действий был подчинен Верховному главнокомандующему, кабинет был бессилен что-либо предпринять.
Толки об измене в связи с недостатком снарядов сделались настолько всеобщими, что государь распорядился в конце мая образовать совещание под председательством военного министра, с участием председателя Г. думы Родзянко и нескольких депутатов, для ознакомления представителей общества с действительным положением вещей. Но из армии шли вести о невероятном возмущении офицерства; вина за недостаток снарядов возлагалась на военное министерство, и государь, желая внести успокоение, решил расстаться с В. А. Сухомлиновым; он считал, что военный министр в данном случае только «козел отпущения» за неудачи, предотвратить которые не было возможности, и, увольняя В. А. Сухомлинова, обратился к нему с ласковым прощальным словом.
На очередь становился вопрос о реорганизации правительства. Государь во время первого года войны держался принципа: избегать всяких внутренних обострений, не меняя ничего по существу. Так, когда скончался (еще в конце 1914 г.) Л. А. Кассо, столь ненавистный всем левым кругам министр народного просвещения, его преемником был назначен гр. П. Н. Игнатьев, который на посту товарища министра земледелия приобрел популярность в думских кругах; это назначение было встречено в обществе сочувственно.
Когда на очередь стали вопросы о создании особого совещания по снабжению армии, о «мобилизации промышленности», когда стали раздаваться требования скорейшего созыва Г.думы, государь решил сделать новую попытку пойти навстречу обществу, в то же время твердо сохраняя всю полноту власти в своих руках. Один за другим были уволены в отставку те министры, деятельность которых особенно резко критиковалась в Г.думе: министр внутренних дел Н. А. Маклаков (6 июня), В. А. Сухомлинов (12-го); обер-прокурор Св. синода В. К. Саблер (5 июля), министр юстиции И.Г. Щегловитов (6 июля). На их места были назначены: министром внутренних дел - умеренно правый кн. Н. Б. Щербатов; министром юстиции - А. А. Хвостов, член правой группы Г. совета; обер-прокурором Синода - московский предводитель дворянства А. Д. Самарин, в свое время приобретший известность как сторонник неограниченного самодержавия. Только на пост военного министра был назначен человек, пользовавшийся более «левой репутацией»: б. тов. военного министра А. А. Поливанов, которого в армии считали хорошим «техником» своего дела. Его близость к А. И. Гучкову во времена Комиссии государственной обороны создавала против него некоторое предубеждение, но государь счел возможным пренебречь этим соображением после продолжительной беседы с А. А. Поливановым в Ставке.