Цеховик. Книга 2. Движение к цели

Ромов Дмитрий

— Брагин! — орёт Скачков. — Прекратить! Твою мать! Ты что творишь?!

Он подлетает ко мне и оттаскивает от Трошкина.

— Это что сейчас было?! Да я тебя сейчас! А ну!!!

8. Широкие интересы

— Трошкин! — волнуется Скачков. — Ты там живой?

— Да чего ему будет? — удивляюсь я. — Я ж его головой в пол не двинул. Просто показал, как можно. Ну, и чтоб он языком не молол. Язык самбиста не помело ведь. Или я не прав?

Трошкин поднимается и выглядит уже не таким самоуверенным,

как минуту назад. На меня не смотрит.

— Так, а ну-ка иди сюда, — хватает меня тренер под локоть. — Работайте, хлопцы, работайте, не стойте, как истуканы.

Он оттаскивает меня в сторонку.

— Брагин, — говорит он тихо, — Ты охренел? Так нельзя! Какого хрена, вообще! Если знаешь боевые приёмы, не смей применять их к тем, кто не знает. Это оружие. Это не хохма тебе!

— Виталий Тимурович, можно сказать?

Он замолкает и смотрит на меня в упор.

— Я знаю, что это оружие. И я его к вашему Трошкину не применял. Просто сделал бросок. Риска для его здоровья не было никакого. Но за языком он теперь, возможно, будет лучше следить, и научится тому, что недооценивать противника нельзя. Но я прошу прощения, что не сдержался. Тренер здесь вы, а не я, и поступать так было глупо. Извините. Могу и перед Трошкиным извиниться.

— Всё сказал? — спрашивает Скачков.

— Нет. Я отца просил поговорить, чтобы вы разрешили мне тренироваться с курсантами. Потому что я спортивное самбо вообще не знаю, да мне и не надо. Я боевым занимался и хотел бы продолжать.

— Серьёзно? — кривится он. — Занимался ты? И где, можно уточнить?

— Знакомый был. Морпех. Но он уехал, и занятия накрылись.

— А ты знаешь, что твоего морпеха посадить могут за такие дела?

— Виталий Тимурович, — говорю я смиренно, — мне заниматься надо. Возьмите меня к курсантам.

— Даже если бы хотел, не взял бы. Кто мне разрешит? Это же дело серьёзное, а я и не хочу. Кажется мне, что ты больше выпендриваешься, чем действительно что-то умеешь. Ну-ка, пошли на ковёр, вон туда, чтобы никому не мешать. Посмотрим, что ты можешь.

В течение минут двадцати он меня метелит, как сопляка, рвёт, как говорится, как Тузик грелку. Нет, я конечно не Трошкин и в меру своих данных делаю, что могу, но физика у меня не та, чтобы противостоять такому спецу, как Скачков.

Все пацаны, разумеется, бросают свои упражнения и толпятся вокруг нас. Такое зрелище, они не часто видят, это уж точно. В общем, через двадцать минут я становлюсь похожим на выжатый лимон. Тимурыч, тоже, кстати, не так, чтобы вообще ни в одном глазу. Тоже устал. Я не фунт изюма, всё-таки.

— А ну-ка, — прикрикивает он на своих питомцев, как на цыплят. — Чего встали? Это что, кино? Быстро работаем. Ну!

Вот тебе и ну.

— И что мне с тобой делать, Брагин? — пристально смотрит он на меня.

И я вижу, что теперь это уже другой взгляд, не тот что был полчаса назад. Теперь в нём нет и капли презрения к папенькому сыночку, который ничего сам не может и хочет всё нахаляву.

— Жалко прогонять тебя, — как бы размышляя вслух, говорит он. —

Парень-то ты с талантами, как оказалось. Конечно, над физической формой ещё работать и работать, но задатки хорошие. Не знаю, что там за морпех был, но научил он тебя отменно. Мда…

Он долго чешет в затылке.

— Ладно. Подумаю. Может, с начальством поговорю. А может и нет.

— У меня ещё один желающий есть. Но он нулёвый. Желание имеется, но заниматься не занимался. Никогда.

— Ну, про этого забудь. Сюда могу взять и то, если пахать будет, а не хреном груши околачивать.

— Будет. Он в училище решил поступать. Сам детдомовский, практически. Из интерната нашего.

— Ладно. Пусть приходит. Тоже в трениках придёт?

— Форму я ему найду, — заверяю я.

— Себе не забудь найти.

— А в училище вы разве в самбовках занимаетесь?

— А в училище тебя ещё никто и не взял, вроде бы. В общем всё. Сейчас иди, я тебе через батю твоего дам знать что и как. Лады?

— Так точно.

— Давай.

Когда я заканчиваю переодеваться, в раздевалку заваливают пацаны. Ко мне подходит Трошкин с почерневшей губой.

— Слышь, Брагин, или как там тебя, — говорит он, немного смущаясь.

— Чего хотел? — спрашиваю я.

— Ты это, короче, извини, неправ я был.

— Не парься, Трошкин, забудь. Всё норм.

Я трясу его руку.

— Ты в какой школе учишься? — спрашивает он.

— В шестьдесят второй. А ты?

— В первой.

— А-а, — тяну я , — у вас там все центровые. Мог бы и сам догадаться.

— Не, ну… — начинает он что-то объяснять.

— Да ладно, говорю тебе, не парься. Шучу.

После тренировки бегу в горком. Это рядом, пять минут буквально. Блин, кто бы сказал, никогда бы не поверил, что стану функционером. В фойе сталкиваюсь со спешащим на выход товарищем Ефимом.

— Здравствуйте, Ефим Прохорович, — окликаю его я.

Он бросает на меня высокомерный и неприступный взгляд, но, узнав, расцветает:

— Ба! Егор Брагин! Герой нашего времени. Со школы?

— С тренировки.

— Ещё и спортсмен! Ты как кавказская пленница.

— Надеюсь, товарищ Саахов окажется дамой, — улыбаюсь я.

Ефим хохочет издавая протяжные частые всхлипы, как Авдотья Никитична из телевизора. Ему бы ещё платочек повязать.

— И какими ты здесь судьбами? — спрашивает он отсмеявшись и вытирая пальцами глаза.

— Вашей милостью, — отвечаю я, — большим человеком стал. Иду на бюро горкома.

— Ты и без моей милости многого добился, — скромничает Ефим, но я вижу, что он оценил признание его роли. — Ну что же, в таком случае, не буду тебя задерживать. Ирина Викторовна руководитель принципиальный и строгий, хотя и обладает магией женского обаяния.

Ефим подмигивает и по-отечески кладёт мне на плечо руку. Поэт-лирик.

— Ну что же, ступай товарищ. И вечный, как говорится, бой, да? Покой будет на пенсии. Как-нибудь увидимся, посидим, поговорим о жизни.