Цеховик. Книга 2. Движение к цели
Шрифт:
— Мне бы костюм импортный хотелось приобрести.
— Костюм?
— Ну, да, — подтверждаю я. — Обычный, мужской элегантный костюм.
— Да не вопрос. Завтра подойдёшь в универмаг и выберешь, я договорюсь. И сорочки можно, и галстуки. Но если тебе нужна действительно шикарная вещь, я дам тебе телефон портного. Борис Лазаревич. Шьёт просто изумительно и прямо по твоей фигуре.
— Так, наверное, тканей не найдёшь хороших.
— Найдём, — говорит он уверенно. — У нас тут всё имеется, не переживай.
—
Покончив с ужином, мы переходим в гостиную.
— Итак, многоуважаемый Юрий Платонович, чего же вы хотите? Чтобы не было богатых или чтобы не было бедных?
— В идеале? — спрашивает он морща лоб.
— Давайте, в идеале.
— Хочу великую державу, прошу прощения за патетику, и свободы хочу. Ну, и деньги хочу сделать. Капитал сколотить.
— Да вы прямо Маркс, Карл, — усмехаюсь я. — Только, интересно, зачем вам эти свободы? С конкуренцией вы что делать будете? Сейчас вы продаёте всё, что производите, а в условиях конкуренции не будете знать, куда что деть. Единственный плюс в том, что за это не посадят и к стенке не поставят.
— Но подожди, Егор, давай исходить из того, что полностью изменить движение истории нельзя. Так?
— Так, — киваю я. — Наверное.
— Ну давай тогда его возглавим. Напомни, так называемые олигархи, оказывали существенное влияние на руководство страны?
Платоныч выглядит взволнованно, словно прямо сейчас принимает главное решение в своей жизни.
— Существенное, да, — подтверждаю я. — Там, конечно, не так всё просто было, взаимное прорастание, спайка и прочее, и прочее.
— Ладно-ладно, погоди, — грозит он пальцем. — А мог, скажем, тот же Березовский, о котором ты мне рассказывал, направить Ельцина по другому руслу?
— Мог. Но дело было же не только в олигархах, колоссальное влияние извне было. Цэрэушники по Кремлю, как по Лэнгли ходили. Вернее, ещё только будут ходить. Про Бакатина я вам рассказывал, да? А он, между прочим, уже здесь, где-то недалеко от нас с вами находится прямо сейчас, если не путаю.
— А пресса, — гнёт своё Большак, — не окажись в их руках, могла бы выполнять другие задачи?
— Я смотрю вы основательно прониклись моими речами, Юрий Платонович. Надо бы тогда и Ленина проштудировать, уроки французской революции. Телефон, телеграф и первый канал.
— Да, Егор Андреевич, проникся. Признаюсь, спать не могу. Голова взрывается. И знаете почему?
— Скажите.
— Потому что я чувствую возможности. Возможности! Для страны и для нас с вами. Невероятные, чудовищно невероятные возможности!
Я некоторое время ничего не говорю и внимательно смотрю на Большака. Его просто разрывает осознание того, к чему он прикасается. К мировой истории. И к огромной денежной массе.
— Хочу кое-что уточнить, — говорю я.
Он молча
— Что вас больше заводит, возможность превзойти по богатству Абрамовича или желание стать спасителем империи?
— И то, и другое, — отвечает он, не задумываясь. — Я уже размышлял над этим. И то, и другое!
— Вы власти жаждете? — хмурюсь я.
— Нет, личная власть меня не интересует.
— А зачем вы сейчас занимаетесь предпринимательством, зачем накапливаете деньги, которые не можете потратить? Не ради власти?
— Нет, — качает он головой. — Скорее для того, чтобы обеспечить себе некоторую независимость.
— Свободу опять?
— Ну, вроде того, — соглашается он и замолкает.
Мы молчим. Смотрим друг другу в глаза. Со стороны, наверное, может показаться, что у нас идёт телепатический обмен мыслями. Наконец, он встаёт.
— Пойду ещё кофе сварю.
Он идёт на кухню, и я иду следом за ним.
— Итак, — говорю я. — Юрий Платонович…
— Да, — кивает он.
— Точно? — напираю я.
— Да, — опять кивает он.
— Не для того только, чтобы урвать кусок пирога побольше?
— Мне одному не так уж много надо, — пожимает он плечами. Наследников у меня нет. Только государство.
— Так-так. Значит хотите рискнуть. Всё на зеро?
— А вы? — я и не заметил, когда он перешёл на «вы». — Не хотите? Думаете, перелетели сюда, чтобы всех девок перепортить?
— А вы однако нелицеприятные речи ведёте, — качаю я головой. — Вас бы пересадить в тело юноши с зашкаливающим гормональным фоном.
— Я б не возражал. И я не укоряю.
— Ладно. Момент довольно ответственный. Мы ведь оба понимаем, что принятое решение значительно повлияет на нашу жизнь, да?
— Давно пора что-то поменять в этой жизни, — пожимает он плечами. — В моей, по крайней мере.
— Хорошо. Тогда давайте в общих чертах предварительно обозначим, что мы хотим. Осторожно и схематично.
— Мы хотим, — говорит он, — целенаправленно и осмысленно начать накапливать капитал…
— И, возможно, выстраивать структуру для контроля накопления капитала другими, — добавляю я. — Силовую структуру, но, желательно, без блатных.
— И своевременно влиться в кооперативное движение, верно? — говорит он.
— И не потерять, а лучше преумножить средства во время денежной реформы, чтобы войти в девяностые в полной силе.
— И как мы применим эту силу? — спрашивает он.
— Постараемся не допустить развала Союза, — бурчу я без особого оптимизма, потому что сейчас все наши слова вдруг начинают мне казаться детским лепетом и заговором несмышлёных карапузов в песочнице.
Пришельцы из космоса, орден рыцарей Храма, масоны, золото партии и Атлантида — всё это из той же далёкой и никем своими ушами не слышанной оперы.