Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»
Шрифт:
Появление на политической арене Ельцина, его более революционный подход к изменению советского режима и более прозападный курс во внешней политике создали реальную дилемму для администрации Буша. В момент прихода к власти в 1989 году внешнеполитическая команда Буша первоначально была настроена скептически в отношении подлинных намерений Горбачева. Новая администрация замедлила процесс сближения, начатый Горбачевым и президентом США Рональдом Рейганом, и приступила к длительному процессу пересмотра политики. Однако согласие Горбачева к концу 1989 года со свободными выборами в Восточной Европе, падение Берлинской стены, а также вывод советских войск из Афганистана и общее сокращение советского присутствия в странах «третьего мира» заслужили ему высокие оценки как непосредственно президента Буша, так и его ближайших внешнеполитических советников. Решение Горбачева не препятствовать объединению Германии и его поддержка военной акции США против Ирака еще более укрепили симпатии к нему в администрации Буша. В области внешней
Неудивительно, что администрация Буша не хотела предпринимать нечто такое, что могло бы ослабить позиции надежного друга Америки в Кремле. Если бы противниками оппозиции в борьбе за власть являлись Иосиф Сталин или Леонид Брежнев, ей было бы гораздо легче заручиться поддержкой администрации Буша. Но вызов, брошенный Ельциным Горбачеву, создавал серьезные неудобства для США в плане национальной безопасности. Горбачев шел на уступки, которые имели большое значение для Буша и его внешнеполитической команды. С какой стати эти американские чиновники стали бы делать что-то для ослабления позиций советского лидера?
К тому же для большинства в администрации Буша альтернатива представлялась не вполне привлекательной. В то время считалось, что за падением Горбачева последует сдвиг вправо, и так называемый прогрессивный вариант многих отталкивал. Деятелям администрации Буша Ельцин представлялся пьяницей и недипломатичным демагогом, которому нельзя было верить. Во время своего первого визита в США в сентябре 1989 года он произвел на Белый дом ужасное впечатление [12] . На запланированную встречу Ельцина с советником президента по национальной безопасности Брентом Скоукрофтом должен был «заглянуть» президент {35} . Ельцин пришел в ярость от того, что Буш не собирался встречаться с ним официально. Он не был знаком с традицией «спонтанного» появления президента как способа проведения деликатных встреч и какое-то время стоял на подъездной дорожке к западному крылу Белого дома, оскорбленный, что ему не предложили войти в Белый дом через главный вход, и недовольный тем, что ему была назначена встреча со Скоукрофтом, а не с президентом [13] .
12
Поездка Ельцина спонсировалась не правительством США, а частным институтом (TheEsalen Institute). Полученные Ельциным гонорары за выступления в ходе этой поездки были переданы им на приобретение одноразовых шприцев для борьбы с распространением СПИДа в СССР. См.: Aron L. Yeltsin: A Revolutionary Life. — St. Martin's Press, 2000. — P. 322-323.
13
Буш в конце концов все-таки заглянул в кабинет Скоукрофта для встречи с Ельциным в течение 12 или 16 минут — в зависимости от того, какая сторона считала (см.: Aron L. Yeltsin. — Р. 336).
Невоспитанность Ельцина произвела особенно отрицательное впечатление на Скоукрофта, который увидел в нем не только пьяницу и эгоиста, но автократа и демагога. Скоукрофт вспоминает: «Первый раз он появился здесь очень напыщенным, хотя по положению он был еще никто. Когда он вошел в мой кабинет, я спросил его о цели визита. И он начал рассказывать мне какие-то сказки. Ельцин был типичным оппортунистом. Он был демократом только потому, что это сулило ему продвижение. На самом деле ему была нужна только власть. В отличие от Горбачева, он был популистом, знал, что нравится людям, и хорошо этим пользовался» [14] . Как утверждалось, Ельцин на многие запланированные для него в Вашингтоне встречи приходил пьяным и совершенно неподготовленным, создав тем самым в Белом доме твердое впечатление, что ему нельзя доверять.
14
Интервью с Брентом Скоукрофтом см. в приложении: перечень лиц, с которыми были проведены интервью, включая данные об официальном положении этих лиц и даты. См. также: Drew E. Letters from Washington II New Yorker. September 23, 1991. — P. 100; советник Скоукрофта по советским делам Кондолиза Райс разделяла его взгляды. Представитель Пентагона Эрик Эделман вспоминает, что когда в марте 1991 года Эд Хьюитт сменил Райе, то «первое, что он увидел», было: «У этой администрации серьезная проблема с Ельциным, и нам надо ее распутывать». Цитируется Ландбергом в «CIA and the Fall of the Soviet Empire». — P. 53.
Призыв Ельцина к объявлению суверенитета России, брошенный им в 1990 году при поддержке российского Съезда народных депутатов, сделал его особенно «радиоактивным» для многих деятелей администрации Буша. Он не производил впечатления рассудительного лидера. В отличие от многих революционных движений, российская оппозиция не отвергала существующее международное сообщество, но, наоборот, стремилась полностью войти в него. Однако, поставив под вопрос суверенитет Советского Союза, российская оппозиция нарушила один из кардинальных принципов международного сообщества, в котором государства признают право друг друга на существование.
Ельцин и его окружение нарушили статус-кво. И хотя освобождение от колониальной зависимости считалось признанной нормой международного сообщества, сепаратизм таким признанием не пользовался. Поскольку большинство членов международного сообщества не считали Россию колонией, призыв Ельцина к российскому суверенитету представлялся им незаконным. Как отметил в 1993 году Марк Бейсинджер, «если не принимать во внимание случай Югославии, который еще не нашел своего разрешения, до роспуска СССР единственным четким случаем успешного сепаратизма после Второй мировой войны был Бангладеш — на этот факт часто указывали те, кто считал роспуск СССР маловероятным»{36}. Призыв Ельцина к суверенитету России испугал многие государства, которые опасались возникновения гражданской войны в стране с тысячами ядерных боезарядов.
В силу этого, несмотря на укрепление позиций Ельцина, президент Буш твердо придерживался курса на невмешательство во внутренние дела Советского Союза. Буш и Скоукрофт не видели каких-то стратегических преимуществ в том, чтобы подталкивать происходившие в СССР политические перемены. Что же касается политической борьбы и острого личного конфликта между Горбачевым и Ельциным, Белый дом твердо оставался на стороне международно признанного лидера СССР. Президент Джордж Буш и его советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт решили поддержать «своего» человека в Москве — Михаила Горбачева в силу важности сохранения политической стабильности в СССР и в американо-советских отношениях и уверенности в том, что Горбачев пойдет им навстречу в вопросах, представляющих важность для США. Скоукрофт рекомендовал США «избегать вовлечения в советские внутриполитические войны»{37}.
Не все в администрации разделяли точку зрения Скоукрофта. На другом конце спектра были аналитики Центрального разведывательного управления и некоторые руководители из аппарата министра обороны. Ключевые аналитики ЦРУ, включая начальника Управления советского анализа Джорджа Колта и председателя Национального совета по разведке Фрица Эрмарта, усиленно рекламировали Бориса Ельцина как истинного демократа в Москве еще до того, как он был избран российским президентом. Министр обороны Дик Чейни и его советники считали, что передача власти от центра на места и потенциальная независимость Украины будут выгодны в плане обеспечения геостратегических интересов США. Поскольку Ельцин был главным катализатором процесса децентрализации власти, Пентагон его всецело поддерживал [15] . Помощник Чейни по вопросам международной безопасности Стивен Хэдли вспоминает:
15
В этот период Чейни по субботам проводил семинары с неправительственными аналитиками для обсуждения советской проблематики. В этих семинарах активно участвовали эксперты, критически относившиеся к стремлению администрации поддерживать Горбачева в ущерб Ельцину, например Питер Редавэй и Стивен Сестанович. О проельцинских взглядах Сестановича в то время см. его статью: The Hour of the Demagogue // National Interest. — No. 25 (Fall 1991). — P. 3-15. О скептицизме Редавэя в отношении Горбачева см. его статью: The Quality of Gorbachev's Leadership // Soviet Economy. — Vol. 6. — No. 2 (1990). — P. 125-140.
«Пентагон раньше других понял, что у Горбачева не было плана и даже представления о том, как сделать то, к чему он стремился. Пентагон раньше, чем кто-либо в администрации, разглядел потенциал Ельцина. Горбачев был коммунистическим реформатором, а Ельцин явным демократом, готовым отказаться от коммунизма. Ельцин считал, что надо расчленить Советский Союз и прикончить коммунизм, чтобы спасти Россию. И мы стали склоняться к тому, что Ельцина стоило поддерживать. Так в администрации считали далеко не все. Недостаточно сказать, что мы выступали за развал Советского Союза. Вопрос заключался в том, что Горбачев вообще никуда не двигался, а у Ельцина была подходящая программа. И, таким образом, ответ на вопрос, нужно ли бояться развала Советского Союза, был отрицательным. Появление Ельцина может принести пользу»{38}.
В этом же духе высказывается занимавший в то время пост заместителя министра обороны Льюис «Скутер» Либби: «Некоторые считали Ельцина пьяницей и пустозвоном. Мы в Пентагоне так никогда не думали. Другие полагали, что он скрытый автократ. Мы эту точку зрения не разделяли. Мы считали, что ему нужно было дать шанс провести демократические реформы, ослабить партийное руководство, а детали его программы могут быть согласованы. Главное было в том, что он двигался в верном направлении»{39}.