Цель – Перл-Харбор
Шрифт:
– Да, – выдохнул Торопов. – Да, конечно.
Он помылся быстро, а парикмахер, пожилой немец в белой куртке, не спешил. Не торопясь, щелкнул несколько раз ножницами, подравнивая волосы на голове, потом не спеша правил опасную бритву на ремне, который принес с собой, медленно взбивал пену в металлической посудине, покрывал щеки и подбородок Торопова пеной и долгими, плавными движениями снимал ее вместе со щетиной сверкающим лезвием.
Торопову хотелось поторопить старика, выхватить полотенце и самому стереть со щек остатки пены.
Не дергайся, Андрей Владимирович. Не дергайся. Это тебе кажется, что брадобрей тормозит. Это просто тебя лихорадит. Ничего не изменится, если ты вернешься в комнату на пару минут позже. Ничего не изменится.
Если это все-таки издевательский розыгрыш – то он и останется розыгрышем. Если правда…
Парикмахер отступил в сторону, Торопов пробормотал «данке» и быстрым шагом вернулся в свою комнату.
Нойманн, насвистывая, раскачивался на стуле возле письменного стола, в комнате ничего не изменилось. Почти ничего, одернул себя Торопов. На застеленной кровати поверх покрывала лежал мундир. Такой же белый, как мундир Нойманна. Только в левой петлице было не четыре «шишечки», как у штурмбаннфюрера, а три. И две полоски под ними.
– Ваша форма, херр обер-штурмфюрер, – торжественно провозгласил Нойманн. – Я попросил хозяйку отутюжить китель и брюки.
Торопов осторожно прикоснулся к кителю. Еще теплый, еще не остыл после прикосновения утюга.
– Одевайтесь, обер-штурмфюрер, – сказал Нойманн, вставая из-за стола. – Я подожду вас внизу.
И вышел.
Торопов оглянулся на закрывшуюся дверь, медленно опустился на колени и погладил ладонью белые туфли, стоявшие у кровати. Не парусиновые чудовища, которые носил все это время, а кожаные, блестящие, словно лимузин. Два лимузина.
Волшебство продолжается. Продолжается…
Торопов оделся. Не сразу справился с галстуком, но потом успокоился и завязал аккуратный узел. Застегнул китель. Медленно, словно во сне, надел фуражку. Подошел к зеркалу и не сразу смог заставить себя открыть зажмуренные глаза.
Вот так вот. Это вам не дурацкая аватарка на сайте. Не виртуальная энкавэдэшная формочка, простенькая пролетарская. Это – форма. И это – обер-штурмфюрер СД, а не сетевой деятель. За ним признали право на ношение этой формы, признали право вершить судьбы мира, как бы патетически это ни звучало. Он и вправду будет решать судьбу планеты, будет поворачивать стрелу истории. Если нужно – с кровью, с хрустом суставов, с треском ломающихся позвоночников.
Торопов шагнул было к двери, но спохватился, вернулся к столу, взял свои новые документы. На всякий случай глянул на фотографию и убедился, что все осталось на своих местах – и фото, и печать, и затейливая подпись человека, выдавшего удостоверение.
Вот так, сказал Торопов и спрятал документы во внутренний карман кителя. Вот так – и спрятал деньги в карман брюк.
Вот так.
Еще раз посмотрел в глаза своему отражению в зеркале и вышел из комнаты.
Он словно снова вернулся в детство.
Мать привезла своему Андрюшке матросскую форму из Москвы. Почти как настоящую, надела на сына и разрешила выйти во двор в ней – в новенькой, отглаженной, еще пахнущей магазином. И Андрюшка спускался по ступенькам крыльца, пытаясь сдержать улыбку, пытаясь соответствовать форме, настоящей моряцкой форме, видеть, КАК смотрят на форму приятели, и не выпустить наружу счастливую улыбку…
Торопов спустился по лестнице на первый этаж. Фрау Лизелотта, стоявшая в дверях кухни, издала какой-то восхищенный возглас, всплеснула руками и даже приложила к глазам платок. Она восхищена! Она не ожидала, что ее жилец так потрясающе выглядит в форме. Она вообще не ожидала, что он – обер-штурмфюрер СД, сука старая, когда бегала к участковому, или как тут у них называется шуцман, отвечающий за порядок на их улице. Бегала, доносила, а тут…
Но восхищение на лице старухи было таким искренним, что Торопов решил – не будет отбирать у бабки ее дом. Была такая мысль – попросить именно этот домик для себя, чтобы выгнали фрау Лизелотту.
Ладно, подумал Торопов, пусть живет здесь. Тем более что домик так себе. Наверняка есть еврейские реквизированные особняки и получше.
– Браво! – сказал Нойманн, встретив Торопова на крыльце. – Неплохо выглядите, господин обер-штурмфюрер. Почти совсем как человек…
Сволочь, подумал Торопов, спускаясь с крыльца. Ладно, еще немного я тебя потерплю. Но после…
– На заднее сиденье. – Нойманн легко, будто мальчишка, сбежал по ступенькам, подошел к машине. – Вы хотите ехать справа или слева?
– Все равно, – ответил Торопов. – Какая разница?
– Точно, никакой, но я ведь вам обещал, что теперь вы сами будете выбирать, – засмеялся Нойманн. – Итак – справа или слева?
– Справа.
– Хорошо. – Нойманн обошел «Мерседес», открыл левую заднюю дверцу. – Хотя… Лучше вы сюда садитесь, а я справа… Мне справа больше нравится.
Пауль, сидевший за рулем, усмехнулся. Краузе, устроившийся рядом с ним, наверное, тоже.
Значит, выбираете сами, подумал Торопов. Ладно. Веселитесь. У вас не получится испортить мне настроение. Не получится.
Торопов открыл дверцу, сел на заднее сиденье. Снял фуражку и положил ее на колени.
Пауль и Краузе были в штатском – в одинаковых серых пиджаках, воротники рубашек – наружу. Кстати, подумал Торопов, получается, что оба мерзавца теперь ниже его по званию. И в принципе, их можно поставить по стойке смирно и… В принципе, напомнил себе Торопов. Только в принципе.
– Вперед! – скомандовал Нойманн, сев в машину и захлопнув за собой дверцу. – На Берлин.
Они не стали закрывать за собой ворота – машина выехала на улицу, свернула направо и, ускоряясь, поехала мимо домов – по маршруту неудавшегося бегства Торопова. Он с тех пор так больше и не выходил со двора фрау Лизелотты. Сидел в своей комнате и всего несколько раз спускался во двор.
Вот они проехали мимо дома, возле которого Торопов встретил в то утро мальчишку из гитлерюгенда, а вот здесь старуха соседка поздоровалась с Тороповым… А вот тут Торопов лежал в траве. Понял, что некуда идти, и лежал, строя планы на будущее. Из-за тех деревьев появился дирижабль. Будто сто лет прошло, подумал Торопов.