Целитель-7
Шрифт:
Поднес ладонь поближе, любуясь прожилками жухлого листка, и тихонько дунул, смахивая транзитный грузик.
– Здравствуйте, – сказал я негромко, готовясь извиниться за ошибку.
Но старый приветливо покивал мне.
– Здравствуйте, Миша. Присаживайтесь. Сегодня на редкость тепло, хотя тучки ведут себя подозрительно… – он кивнул на небо, где вечерняя синь затягивалась хмарью, и тут же невеселая усмешка перетянула дряблое лицо: – Что, не узнали голос? Сие неудивительно, вы слышали мои мысли…
– Ну, да… – промямлил я.
Игорь Максимович помолчал, словно размышляя о тщете всего сущего.
– Знаете, Миша, я по-настоящему рад, что встретил вас, – с оттягом вымолвил он. Бросил на меня косой взгляд, и заворчал, пряча смущение: – В кои веки можно не следить за собою, как нелегалу в тылу вероятного противника!
Мне и самому было неловко.
– А почему тогда, на Кубе, вы удивились? – спросил я малость деревянным языком. – Сказали: «Странно…»
– М-м… А, ну да, – закивал Котов. – Понимаете, Миша… Мой первый опыт ридеризма был очень скромен – метров десять, или даже меньше. Лишь через пару лет я смог взять и расшифровать мысль за восемнадцать километров. А тут сразу столько! Я специально, линейкой по карте мерял – сто тридцать кэмэ от Гаваны до Варадеро! Или… Стоп. Миша, а когда вы впервые ощутили в себе Силу?
– Годика в четыре, – улыбнулся я. – Вылечил девочку из нашей группы.
– Ах, так вы целитель… – обрадованно затянул мой собеседник, и нахмурился. – Хм… Всё равно, это ничего не объясняет. А скажите, Миша… Вот, когда вы лечите, то сильно устаете?
– Ну-у, года четыре назад выдыхался просто! А сейчас нормально…
Я с подозрением присмотрелся к Котову – да нет, никаких происков или умыслов… Сидит, губу жует задумчиво, шевелит седыми усами…
– Миша… А еще какая-нибудь сверхспособность есть у вас?
– Была, – в моем тоне преобладало кроткое терпение. – Я называл ее сверхскоростью. Она пропала у меня в десятом классе, осенью. Это был первый симптом, но до меня тогда не дошло. А после Нового года жутко разболелась голова… И, как назло, энергия – по нулям! Рак мозга.
Игорь Максимович замер.
– Но-о… – недоверчиво протянул он. – Как же… вы?
– Девчонки помогли, одноклассницы, – тепло улыбнулся я, решив не упоминать Маринку. – Спасли наложением рук! Так что… «Подзарядили»! Месяца два маялся, даже царапину заживить не мог. А потом… – в памяти услужливо всплыли яркие воспоминания о «чистом цехе». – Встретился мне один интересный человек… Его мучил избыток энергии мозга, а меня – нехватка…
– И вы с ним поменялись! – Котов радостно потер ладоши, и крякнул в доволе. – Вот теперь мне все понятно! А то, я уж думал… Ну, не важно. И что, много вам перепало?
– Даже слишком! – хмыкнул я. – Первый раз в жизни поднял предмет силою мысли! И не шесть спичек, а телефонную трубку. Потом даже в будущее заглядывал. На несколько минут, на полчаса…
– Ого… – уважительно затянул Игорь Максимович. – Это много. А сейчас как у вас с телекинезом?
Я поймал красный лист клена и положил к себе на ладонь. Напрягся, но резной листок даже не шелохнулся.
– Никак… И видения будущего меня уже полгода не посещали.
– И не посетят, – наметил улыбку Котов. – Но это, по вашему выражению, нормально. Знаете, Миша, я хоть и технарь, но всегда интересовался биологией, психофизиологией, генетикой… Горел желанием разобраться в себе, понять, что же во мне тикает! Помню, весной сорок пятого всю нашу «шарашку» отправили в Германию за трофеями. Мы собирали брошенную или битую радиотехнику – аппаратуру зенитных ракет «Вассерфаль», радары «Фрейя» и «Ягдшлосс». Добыча была знатная! И вот однажды нам попалась колонна немецких «Опелей», угодивших под бомбежку. По всей дороге, помню, раскидало ржавые ящики, битком набитые папками с самыми грозными печатями Третьего рейха. Мы сначала думали, что там что-то военное, важное для наших – тогда как раз штурмовали Берлин, – а оказалось, что в грузовиках везли документы эсэсовского института «Аненербе». Его курировал сам Гиммлер, а у рейхсфюрера голова была забита бреднями об истинных арийцах. В «Аненербе» и чистотой расы занимались, и мистику разводили, и даже экспедиции отправляли на поиски Святого Грааля или Шамбалы. Но я-таки нарыл одну занятную папочку… Помню эти серые, шуршащие листы с пропечатанным орлом, закогтившим свастику… Это были протоколы обследований людей с врожденной силой «вриль» – с той самой энергией мозга, Миша! Нашим наказанием и нашей благодатью… – он задумчиво потер гладко выбритую щеку. – Я почему вспомнил дела давно минувших дней… Те документы до сих пор хранятся у меня в сейфе, а в них с немецкой дотошностью выписаны «истории болезни» более сотни реальных людей – немцев, индусов, арабов, славян, проходивших под грифом «Метагом». Ну, это что-то вроде «за-человек». И все они такие же, как мы! И маялись точно такими же проблемами! Уже после войны я приезжал в Карл-Маркс-Штадт, где встречался с Бруно Кренцем. В сорок третьем он отказался сотрудничать с «Аненербе», и его принудили подпитывать своей силой разных, там, высоких чинов. Заставляли с помощью гипноза и электрошока, давили морально, причиняя боль девушкам или детям в его присутствии. Мол, не хочешь слышать, как юная фройляйн кричит, заходится от боли? Ну, так поделись энергией со штандартенфюрером СС, и мы ее отпустим! А когда Сила в Бруно иссякла, его бросили в концлагерь. Кренца ждали побои, издевательства и неизбежная топка крематория, но он встретил Ганса Вайссмюллера, такого же, как он сам, метагома, только латентного, не имевшего понятия о своем даре. Или проклятии – это уж кому как. Вайссмюллер страдал от переизбытка энергии мозга, она причиняла ему массу неудобств, и Бруно «разрядил» товарища. Они бежали в тот же день, выйдя за колючую проволоку в полосатых робах, а эсэсовцы зиговали им, принимая за генералов… Кренц рассказал мне, как обезоружил унтера, стоявшего в паре шагов от него. Протянул руку – и пистолет-пулемет, висевший на унтер-офицерской шее, поднялся в воздух, да и перелетел к новому хозяину! А весу в МП-40, между прочим, пять кило…
Я слушал Котова, едва дыша, вбирал слухом каждое слово и даже оттенки интонации. Мимо изредка проходили москвичи, возвращаясь с работы или направляясь за покупками, а я весь был там, в новом мире, где мне щедро раскрывались былые тайны.
– Ну, это всё – преамбула, – Игорь Максимович хлопнул себя по острым коленям. – А позвал я вас сюда, Миша, для того чтобы избавить от разочарований и предостеречь от ошибок. Энергия вашего мозга велика, но идет на спад. Все эти фокусы, вроде телекинеза, ридеризма, левитации происходят в моменты наивысшего подъема, когда или вы сами отнимаете чужую Силу, или вам отдают ее. Думаю, через год или даже раньше у вас останется минимум энергии, необходимый и достаточный для целительства – именно на это заточен ваш мозг, а вот всё остальное, в том числе и ридер-потенция, атрофируется. Это не беда, Миша, и вины вашей в том нет. Просто так мы устроены. Видели, небось, этих культуристов, бугрящихся от мышц? Стоит им недельки две не «покачаться», и рельеф усохнет – организм не допускает излишеств… Я тоже баловался целительством, но именно баловался, поэтому ридеризм – единственная моя сверхспособность. А вот Бруно стал педиатром, и всю свою жизнь лечил детишек. Он умер в семьдесят втором, прожив сто двенадцать лет… Да, Миша, да! Такой у нас, у метагомов, приятный бонус – долгая жизнь. Мне, кстати, сто восемь.
– Да не может быть! – не поверил я. – Вам больше семидесяти не дашь!
– Может, Миша, может… – тихонько, рассыпчато засмеялся Котов, и добавил, кривя губы: – Я не куплю вашу душу, Миша, но побуду, если хотите, наставником… Вы согласны?
Рефлекторно сканируя Игоря Максимовича, я уловил и его страстное желание помочь, и чисто детский страх отказа. Поэтому раздумывал ровно секунду, и вытолкнул:
– Да, я согласен.
– Ну, тогда… – повеселев, старый ридер встал и махнул тростью. – Идемте, Миша, я тут недалеко живу…
Четверг, 6 октября. Ближе к вечеру
Москва, улица Малая Бронная
Игорь Максимович задернул плотные гардины, погружая огромную комнату в сумрак. Недосягаемые потолки расплылись густой тенью, а книжные шкафы предстали хранилищами диковин и тайн.
– Садитесь, Миша, – Котов с трудом подвинул тяжелое кресло, ставшее от времени бесформенным. – Закройте глаза, успокойте дыхание – и отрешитесь от земного. Помните упражнение по собранности?
– Помню, – я уселся, развалясь, и зажмурился. Вдох – выдох. Вдо-ох… Вы-ыдох…
Обычно наставник водил меня тренироваться в метро, заставлял сосредотачиваться в толчее, отстраиваясь от мельканья лиц, от воя отъезжающих вагонов. «Тяжело!» – как Гюльчатай говорит…
«Концентрации в заброшенной церкви или в темном подвале достичь просто, и без особых затей, – посмеивался Котов. – А ты попробуй отсечь все звуки, все краски в толпе! Погрузись в себя на людной улице! И это еще не высший пилотаж…»