Целитель 8
Шрифт:
Иногда женщины впадают в воинственный экстаз. Особенно сильно это проявляется во время свадебных хлопот – комсомолки, атеистки, зубрившие диалектический материализм, вдруг начинают цепляться за бабушкины ритуалы, с пристрастием следуя стародавним обычаям, над которыми хихикали совсем недавно. Ради счастья «кровиночки» все средства хороши! Мало ли, что поповские бредни… А вдруг поможет?
Глянув на стрелки часов, бесстрастно отмахивавших маятником, я забрюзжал:
– Ну, хватит уже! Гости вот-вот подъедут, а вы
– Всё-всё, сыночка!
– зажурчала мамуля, суетливо развязывая передник.
Обе хранительницы домашнего очага чмокнули меня в щечку по очереди, и удалились, шлепая тапками. Я выдохнул.
Намеченное мероприятие не то, что нервировало, но напрягало. Наивные усилия моих женщин умиляли, уводя от главного – Настиного счастья.
Да, все эти сердечные дела свалились неожиданно…
«Разве? – перебил я сам себя.
– А кто шептался с сестренкой насчет мальчиков? Вот, не отвлекался бы ты на всяких олигархов, разузнал бы всё про некоего Славика!»
А толку? Как повлиять на девичье сердечко? Да никак.
У нас все в роду выходили замуж в восемнадцать. И Рита, и мама, тогда уже беременная. А баба Клава и вовсе в семнадцать расписалась. И что им пенять? Не погуляли, не намиловались всласть? А оно им надо? Ага, искать любимого опытным путем…
Вот и Настя пошла проторенной дорожкой – за любовью, за счастьем. Плохо то, что все эти возвышенные материи частенько упираются в житейские неурядицы. Я не желаю сестричке крушения чувств на жирных волнах быта. Но и содержать молодых, обеспечив их квартирой, машиной и прочими атрибутами налаженной жизни – чревато. Вот и думай…
Дверной звонок сыграл негромкую мелодию, но чудился сиреной боевой тревоги. Женщины набежали сразу, и выстроились в рядок, одетые небогато и стильно. Настя и вовсе играла скромницу в простеньком платье с белыми манжетами и отложным воротничком того же невестина цвета.
– Вольно! – ухмыльнулся я, и пошел открывать дверь.
За порогом стояла чета Рощиных – коренастый, налитой здоровьем «сват» с простецким лицом потомственного землепашца, и румяная, в меру упитанная «сватья». Бледный жених реял за спинами родителей.
– Здравствуйте… - растерянно вытолкнула Славкина мама.
– Я, хоть и дипломат… - натянул улыбку глава семейства.
– А что говорить в таких случаях, понятия не имею!
– Мне проще, - мягко сказал я, и сделал широкий жест: - Прошу!
Усадив сватов за стол и всех перезнакомив, решил разрядить атмосферу неловкости. Да и кому еще? Теперь я – старший в клане Гариных…
– А давайте выпьем! – непринужденно вылетело из меня. – За встречу! Екатерина Романовна… Что предпочитаете?
– Водочки! – отчаянно пискнула сватья, выдавая славное деревенское прошлое.
– И мне тогда! – махнул рукой Антон Кириллович.
Плеснув гостям «Столичной», маму с Ритой я угостил
– Признаться, я и сам не в курсе очередности тостов, - слова будто сами лились из меня, как у заправского тамады, - но, раз уж мы встретились, давайте выпьем за родителей!
Рюмки сошлись с бокалами, вызванивая наперебой, и славный армянский коньячок живо согрел меня. Закусок на столе хватало, демонстрируя высокий уровень жизни Гариных. Я даже осетрины достал копченой и настоящих охотничьих колбасок – из дикой кабанятины.
– Это ваша квартира? – заоглядывалась Екатерина Романовна. – Ой, лестницу вижу!
– Да, - небрежно повела рукой Рита, - там две спальни наверху.
– Мы с Настей живем в Зеленограде, - внесла ясность мама. – А Миша с Ритой – в «красном доме»… На Строителей, да, Риточка? А это – вторая Мишина квартира.
– Наследство, - уточнил я.
– Очень даже ничего! – впечатлилась сватья, то поднимая голову к сверкающей люстре, то глазами водя по картинам в резных багетах. – А где же Петр Семенович?
– Помню, заходил к нам в торгпредство, - добродушно запыхтел сват, вертя в толстых, но ловких пальцах граненую ножку рюмки, и неуклюже, всем корпусом, повернулся к маме. – Я временно в Праге работаю! Второй год уже, хе-хе…
– Такой представительный мужчина! – закатила глаза Екатерина Романовна, не замечая, как отвердевает мамино лицо.
Я ощутил всплеск Настиных эмоций, и кивнул ей. Сестричка медленно поднялась.
– Папа… - вытолкнула она. – Папа погиб три месяца назад.
– О-ох! – сватья рывком закрыла рот ладонями, и затрясла головой, округляя глаза в неподдельном ужасе.
– Настенька! – вскочил Слава. – Я не знал! Я…
Девушка, вздрагивая губами, вышла из-за стола. Бормоча: «Простите… Простите…», убежала на кухню. Владислав заметался, и я показал ему глазами: топай, давай, утешай! Парень сорвался с места, чуть не опрокинув стул.
– Господи, господи… - причитала Екатерина Романовна, и разрыдалась, простая душа. – Да как же это! Господи, горе-то какое…
Тут и мамины плечи затряслись, и Рита заплакала. Сватья подхватилась, пошла к маме виниться – и они заревели втроем.
– Как же это? – потрясенно бормотал Антон Кириллович. – Недавно же совсем видел его! Зимой… Да… Вот жизнь… А как… Что, вообще? – он крякнул от смущения. – Нашел время…
– Отца убили, - жестко сказал я. – Виновный… понес заслуженное наказание.
В дверях показались молодые. Слава обнимал за плечи поникшую Настю.
– А давайте помянем Петра Семеновича!
– твердым голосом сказал сват, отодвигая стул.
– Ой, давай! – шмыгнула носом сватья.
Все встали, и выпили, не чокаясь. Я оглядел своих родных - и людей, готовых с нами породниться.