Целитель Галактики
Шрифт:
Он встретился с Лопухиным взглядом и ощутил разлившуюся по телу волну блаженного тепла. Тепло было вызвано только что одержанной победой – и предчувствием того, что этот русский потерпит ещё одно поражение. Разумеется, потерпит, ведь эта чепуховина, а именно так меж собой называли игроки свои шарады-задания, была составлена не абы как, а с помощью большого компьютера-переводчика из Токио.
– У вас тоже «самка». Но уж ваша-то «самка» точно не «леди». Что ж, поищем синоним. «Женщина»… «Дама»… Ага, понял! «Женщина в белом»! Записываю на свой счёт очередные десять баллов. – Он небрежным движением руки сделал пометку в блокноте на своём столе. – Давайте,
Джо, нахмурившись, приступил ко второй своей чепуховине:
– «Месячный валун». Опять же, название английской книги.
– Месяц – он же неполная луна, а валун – несомненно, камень. Вот и получается «Лунный камень». – Лопухин улыбался во все свои тридцать два. – Опять у вас Шестлуп.
– Шестлуп? – в недоумении переспросил Джо. – О чём это вы?
– Кол-линз. Уилки Коллинз.
– С меня на сегодня довольно. – Джо обречённо вздохнул.
За коротенький промежуток времени он вдруг оказался измотан, и виной тому, несомненно, был русский, который в очередной раз, да к тому же ещё и без малейших видимых усилий, обставил его в Игре.
– Может, всё же ещё разок? – вкрадчиво предложил Лопухин. – У меня для вас имеется совсем несложная чепуховина.
– Ну, разве если только ещё одну чепуховину разгадаю, – слегка поколебавшись, всё же решился Джо.
– «Резня в неевропейской бывшей печати», – немедля изрёк Лопухин. – Чепуховина и впрямь простенькая, поскольку она – название широко известной книги и даже нескольких снятых на её основе фильмов.
– Ничего себе, простенькая, – пролепетал полностью сбитый с толку Джо и принялся бормотать себе под нос: – «Резня»… «Бойня», «геноцид», «массовые убийства». Неевропейская – значит, азиатская… Ещё может быть восточная. Но что такое «бывшая печать»? – Джо старался вовсю, но в голову ему ничего путного не шло. – «Экс-штемпель». «Экс-газета». – С минуту он молча медитировал, но затем всё же признался: – Что-то совсем не клеится. Сдаюсь…
– Так быстро? – Лопухин делано приподнял брови.
– Ну, не до конца же дня мне сидеть с одной-единственной чепуховиной. Да и вообще, играть впредь я больше не желаю.
– «Пресса»! – воскликнул Лопухин.
Джо застонал.
Конечно же, «пресса». И в итоге «Убийство в “Восточном экс-прессе”» получается!
– Играть больше и в самом деле не желаете? – вполне искренне заговорил Лопухин. – И лишь из-за того, что разочек продули? Что с вами, Фернрайт? Устали от Игры? Но неужели вы полагаете, что, отказавшись от общения с нами, игроками, вы хоть что-нибудь приобретёте? Неужели действительно думаете, что бесцельное час за часом, день за днём сидение в одиночестве в своей конторе вас вконец не доконает?
Похоже было, что даже не окончательное, а тем паче вовсе ещё не бесповоротное намерение одного игрока, пусть и одного из лучших, оставить Игру порядком расстроило Лопухина.
– Да не принимайте вы мои слова слишком уж близко к сердцу. Просто ответ на вашу чепуховину сам собою напрашивался, а я его проморгал, вот слегка и расстроился, – попытался спасти положение Джо, но, поняв сразу, что такое его объяснение московского партнера по Игре ни в чём не убедило, с неохотой продолжил: – Ладно, ладно, признаю: у меня, похоже, депрессия. Всё вокруг опостылело. Понимаете? Абсолютно всё! Ведь вы, несомненно, меня понимаете! – Джо умолк, и с минуту они оба молчали, и минута эта едва не растянулась до размеров вечности. – Я разъединяюсь, – проговорил, наконец, Джо и потянулся к кнопке на терминале.
– Подождите, – поспешно заговорил Лопухин. – Ещё хотя бы разочек.
– Нет.
Джо прервал связь. На листке бумаги перед ним оставалось несколько не опробованных ещё ни на ком чепуховин, но взгляд Джо сам собой оказался устремлён в пустоту поверх них, а по извилинам его мозга, словно улитки по раскисшей от осенних дождей глине, поползли мысли.
«Заряд батарейки внутри меня, похоже, практически иссяк; нет больше мочи вести прежнюю никчёмную жизнь – жизнь, в которой никак не применить мои пусть и скромные, но всё же данные свыше таланты. А пыжиться, доказывая собственную незаурядность, тем паче какой смысл? А ведь именно этим мы по большому счёту и занимаемся в Игре.
А ещё мы стремимся убежать от одиночества, – размышлял далее Джо, – и посредством Игры вроде бы получаем столь нами желаемое общение. Но, глядя друг на друга, что же мы видим? Лишь зеркальные отражения самих себя; видим лишь собственные безжизненные, пустые до тошноты, измождённые лица да ощущаем на себе сочувственные, ни к кому конкретно не обращённые взгляды.
А ещё, похоже, где-то совсем рядом бродит смерть, – не унимались мрачные думы Джо. – И чем больше думаешь о смерти, тем ближе она подбирается. Никто конкретно мне, разумеется, не угрожает, поскольку нет у меня ни врагов, ни противников, а есть лишь пустота вокруг, но я присутствие её, треклятой, нутром чувствую… Да и сам я непрерывно ветшаю, что позабытое на гвозде в сыром чулане тряпьё, – ветшаю месяц за месяцем, за месяцем месяц. Вот уже обветшал даже до того, что и для Игры не гожусь, хоть и знаю, что нужен остальным участникам и что вовсе не будет лишним для них мой посильный в Игру вклад».
Голова Джо сама собой склонилась, и взгляд его приковали к себе им же самим ранее написанные на листке чепуховины. Джо словно оцепенел, но организм его, хоть и неохотно, хоть и не сразу, всё ж, неведомо откуда постепенно набравшись сил, вдруг точно воспрял ото сна и настоятельно призвал хозяина к действию, и тот поспешно принялся за составление новой чепуховины.
Набрав номер, он вышел через спутник на связь с Японией. Вызвал Токио и передал цифровой шифр местному компьютеру-переводчику. Сноровисто обойдя множество его многоуровневых систем защиты и бесцеремонно оттеснив затем в очереди многочисленных корпоративных, привилегированных и уж конечно же персональных пользователей, Джо напрямую подключился к огромному, гудящему, лязгающему массой несуразных составных частей, почти разумному сооружению-механизму.
– Перейти исключительно на оральное взаимодействие со мной, – распорядился он.
Огромный Джи-Икс-9 послушно переключился со смешанного типа приёма-передачи информации лишь на звуковую.
– «Ор-фей спус-ка-ет-ся в ад», – по слогам выговорил Джо, предварительно включив запись на своём терминале-телефоне.
Компьютер, разумеется, даже и не пытаясь вникнуть во весь спектр значений предложенной ему фразы, практически мгновенно выдал её самый очевидный эквивалент на японском.
– Спасибо. Отключаюсь.
Джо повесил трубку. Затем без особого труда связался с гораздо менее загруженным в любое время суток компьютером-переводчиком в Вашингтоне. Воспроизвёл тому только что произведённую запись и немедленно услышал из трубки теперь уже перевод с японского на английский:
– Гам волшебниц погружается в пекло.
– Что там у тебя погружается? – со смешком спросил Джо. – Повтори, пожалуйста.
– Гам волшебниц погружается в пекло, – с подобающим ему по роду службы терпением монотонно повторил компьютер.