Целитель. Двойная игра
Шрифт:
Словно исполняя заветное желание, подрулил рейсовый «пазик». Лучше не бывает…
Я непринуждённо опустил письмо в почтовый ящик, пока не разошлась толпа пассажиров, прикрывших меня, и сильно вздрогнул.
– Пи-исьма, письма лично на почту ношу, словно я роман с продолженьем пишу-у! – заблажили «Песняры» из окна напротив. – Зна-аю, знаю точно, где мой адресат – в доме, где резной палисад!
Плюнув, я сел в автобус, а с улицы всё неслось: «Где же моя черноглазая, где? В Вологде, Вологде, Вологде-где-где!».
Народ бойко заполнял салон, и я инстинктивно оценивал каждого, прикидывая, не
Жаль, что «Росита» уехала, теперь некому будет рисовать на колонне ротонды успокоительные звёздочки или тревожные крестики. И нолика больше не увижу…
Сунув руку в карман, я погладил записку от Марины, словно оберег.
«Зато мне дали обещание! – мелькнула бодрая мысль. – Так, глядишь, и мечты оживать станут, желания всякие заведутся… Как это я писал… в десятом, кажется: «Но бьётся живчик между жил: Я жив, я жив, я жив, я жив!».
Может, и так…
С завизгом сложив дверную гармошку, «пазик» пофырчал и тронулся.
– В день 105-й годовщины со дня рождения Владимира Ильича Ленина, – гулко разносил громкоговоритель с балкона Дома Советов, – строители Байкало-Амурской магистрали завершили возведение временного совмещённого моста через реку Бурея длиной шестьсот двадцать два метра и автодорожного моста через реку Гилюй…
Проехавший автобус перебил диктора. Так я и не узнал, насколько велики оказались пролёты гилюйского моста, – металлический голос сменился бравурным маршем. Впрочем, радостный настрой держался и без музыки – тихое ликование охватывало улицы, заметая дома красным с золотом, заряжая людей весёлой бесшабашностью.
Меня то и дело обгоняла нарядная детвора. Тёмный низ, белый верх – и пламенеющая шейная косынка. Пионер – всем ребятам пример!
Чем ближе к школе, тем чаще разгорались огоньки пионерских галстуков – ребятня поспешала, чуя празднество. Мимо прошла девочка в короткой синей юбочке и белоснежной накрахмаленной блузке, в гольфах и чёрных туфлях. Её тугие косички свернулись крендельками и распушились бантами, подрагивавшими от волнения. Училась она, скорее всего, в четвёртом классе, и сегодня, в день рождения Ленина, её торжественно примут в пионеры.
Девочка бережно несла выглаженный галстук на сгибе руки, красно-оранжевый лоскут ацетатного шёлка, и жутко переживала. А вдруг её не возьмут? Все в классе станут пионерами, а она так и будет ходить с октябрятским значком…
В школе наигрывала музыка, запущенная радиоузлом. Детские голоса хором выпевали «Картошку» и «Взвейтесь кострами…», перемежая пафос народными хитами вроде песенки Крокодила Гены. Но вот грянул требовательный звонок, и радио испуганно выключилось.
– Миша!
За спиной послышался торопливый цокот каблучков. Меня догоняла Светланка. Я узнал её по «модельной» причёске – Маша Шевелёва собирала волосы в хвост без причуд, Света же постриглась с тем умыслом, чтобы длинные пряди выгодно обрамляли её суживающееся к заострённому подбородку лицо. Впрочем, вовсе не стрижка завладела моим вниманием, а короткое школьное платье, оголявшее ноги до середины стройных бёдер.
– Опаздываем? – игриво спросила Светлана, поправляя кружевной белый фартучек. Держа портфель перед собой, она хлопала по нему гладкими коленками.
– Чуть-чуть, – оправдался я, беззастенчиво любуясь подругой.
Какое счастье, что мини из моды не выходит!
– Миш, ты совсем перестал улыбаться. – Шевелёва мотнула головой, отбрасывая чёлку набок.
– Разве? – вяло удивился я. – Не обращай внимания, Светланка, просто настроение – ниже нуля. Но тебе я всегда рад, ты же знаешь.
– Знаю, – лукаво улыбнулась девушка. – Я даже заметила, куда именно ты смотришь!
– Тянет… – отвечаю со вздохом.
Света довольно блеснула глазами, но тут же щёчки её залились румянцем.
– Извини, говорю что попало, – неловко пробормотала она. – Заигрываю будто!
– А мне это очень нравится! – с деланым энтузиазмом развиваю тему. – Только без «будто»!
Шевелёва зарделась ещё пуще, кончиками пальцев оттягивая вниз подол платья. Справляясь со смущением, она выдала свою прибаутку, которую я не слыхал с восьмого класса:
– Вельми понеже! – и вздохнула, изображая кротость: – Аз есмь. Житие мое…
– Паки, паки… – мигом подхватил я. – Иже херувимы! [17]
Светлана весело рассмеялась, а вот у меня не вышло – квёлый дух не давал даже наметить улыбку.
– Ты так и не говорил с Инной? – поинтересовалась Шевелёва, по-женски жалостливо гладя меня по рукаву.
– Пробовал, – пожал я плечами. – Без толку.
– Вот до чего же вредная! – с досадой воскликнула Света.
17
Выражения режиссёра Якина из гайдаевской комедии «Иван Васильевич меняет профессию» несут мало смысла. «Вельми понеже» в переводе со старорусского означает «Весьма потому что», а «Паки, паки… Иже херувимы» переводится как «Опять, опять… Которые херувимы».
– Да нет, – заступился я неохотно, – Инна не вредная. Просто… Понимаешь, она живёт как бы в своём собственном мире, немного нездешнем. Её никогда не обманывали по-крупному и тем более не предавали, любили только. Инка не закалена опытом неудач, понимаешь? И поэтому очень ранима.
– Да дура она, вот и всё, – неодобрительно насупилась Светлана.
– Не преувеличивай, – сказал бесцветно. – Ей и самой сейчас больно, погано, противно… А-а! – махнул я рукой. – Пошли, а то и правда опоздаем.
Света шибче зацокала каблучками по опустевшей рекреации.
– А вы почему ещё не на уроке? – догнал нас голос директора школы, одновременно грозный и всепрощающий. Недаром в школе его прозывали по-доброму – Полосатычем.
– Здрасте, Пал Степаныч! – сказали мы со Светланой дуэтом и шмыгнули в класс.
После четвёртого урока объявили классный час. На перемене мои соученики сначала изобразили табун, несущийся в столовую, а затем, сытые и довольные, степенно воротились. Девятый «А» собрался почти весь, только Сосна с Дэнчиком ушли по-английски. Впрочем, этого хватило, чтобы Аллочка обиженно надула губки.