Целитель
Шрифт:
Лаура Вуола, любовь моей жизни двадцать лет назад.
Я хорошо помню, как мы встретились с ней в первый раз. Это было на рождественской вечеринке кафедры политэкономии, на пятом этаже нового здания. Я помню Лауру, одетую в глубоко декольтированный свитер цвета красного вина и с темной помадой на губах, мое удивление и триумф, когда она согласилась уйти со мной, прогулку по заснеженному центру города до ее квартиры на Лайвуринкату, номер 37.
Я помнил и времена, когда возвращался к себе в Тёлё после одной из наших размолвок, одинокий, под черным ветром, рвущим
Я прошел через металлоискатель в холле, предварительно сняв ремень и обувь. Как мне кажется, теперь через эту операцию заставляют проходить практически повсюду. Женщина с красными веками вернула мне мои вещи, потом убрала с лица прядь обесцвеченных волос и, не говоря ни слова, вернулась к своему стулу, чтобы продолжить прерванный телефонный разговор, где она явно играла первую скрипку.
Я поднялся по винтовой лестнице, прошел мимо кафетерия, где когда-то давно, в другой жизни, иногда просиживал часами за единственной чашкой кофе.
Стеклянная дверь на третьем этаже оказалась закрытой. На стене рядом с ней был звонок с надписью над ним: «Звоните не больше одного раза — вас услышат». Я так и сделал, надеясь, что надпись не обманывает и я буду услышан.
7
Иногда вы все помните точно.
Волосы Лауры, как и прежде, были длинными, темными и слегка вьющимися. Разделенные ровно посередине пробором, они волнами падали с обеих сторон на ее строгое, немного бледное лицо. Высокие скулы и несколько полноватые губы делали ее похожей на уроженку Средиземноморья, чему способствовали и карие глаза, и длинные темные ресницы.
Лаура и сейчас казалась мне гордой и загадочной. Я хорошо помню, как когда-то пытался решить для себя эту загадку.
— Думаю, не стоит говорить, что это было для меня сюрпризом.
Она, как и прежде, говорила спокойным голосом, выдерживая между словами ровные интервалы.
— Я не очень представляю себе, что ты хочешь мне сказать.
— Мы начнем спорить прямо здесь, в дверях, или сначала все же зайдем внутрь? — Я заставил себя улыбнуться. — Я пришел не затем, чтобы спорить, — признался я. — Спасибо, что согласилась встретиться со мной.
Теперь улыбнулась Лаура. Ее улыбка была воинственной, испытывающей.
— Да я в любом случае рада тебя видеть.
Она жестом пригласила меня войти и проследила за тем, чтобы я не забыл закрыть за собой дверь.
Лаура была одета в том же, не меняющемся со временем стиле, как и раньше: элегантный свитер серого цвета со сложным воротником, который был уложен спереди в несколько слоев, длинная твидовая юбка и светло-коричневые кожаные ботинки на высоком каблуке, которые делали ее выше меня.
Ее кабинет находился в самом конце коридора, вдоль стен стояли полки полные книг, журналов и газетных стопок. В комнате было узкое окно, через которое можно было увидеть кусочек стены здания напротив. Было трудно поверить, что даже амбициозный профессор литературы мог почерпнуть что-то для себя из подобного вида.
Лаура села за стол, а я устроился на предназначенном для посетителей месте — зачехленном диване, наверное самом узком из тех, что мне довелось видеть. Хотя мы находились друг от друга так далеко, насколько позволяли размеры кабинета, это расстояние не превышало полутора метров. Лаура с любопытством смотрела на меня широко раскрыв глаза.
— Теперь ты поэт.
Я ответил не сразу. Я смотрел на нее и вспоминал, как нравилось мне когда-то просто сидеть рядом и смотреть на нее, пытаясь хоть немного проникнуть в тайны этой загадочной женщины. Возможно, никаких тайн не было и они существовали только в моем воображении.
— А ты — профессор литературы. Так и должно быть. Ты всегда была немного более целеустремленной, чем я.
— А ты не растерял своего сарказма, — парировала Лаура.
В этой перепалке не было никакого смысла. Ее быстрые ответы, как и прежде, ставили меня на грань поражения. И было что-то еще. Глядя на свою потерянную любовь, я понял, как дорожу теперешней.
— Прости, — извинился я. — Я хотел сказать, что рад за тебя. Честно.
— Спасибо.
Она смотрела куда-то вдаль.
— Самый молодой профессор литературы за всю их историю, — пояснила Лаура, — к тому же женщина. Это было не просто.
— Я в этом уверен, — подтвердил я.
— Для этого нужны крепкие локти, — продолжала она. — Но я уверена, что ты помнишь об этом. Сильные, острые локти. В буквальном смысле.
Я улыбнулся в ответ, показав, что да, помню. Я не хотел, чтобы за этой улыбкой она заметила укол боли, который я вдруг испытал. Ведь я успел заметить бриллиантовое кольцо у нее на левой руке. Я указал на него:
— Ты замужем.
Она даже не взглянула на кольцо.
— Самули умер год назад. Туберкулез.
— Прости.
— У нас сын Отто. Ему тринадцать лет.
— Это прекрасно. Поздравляю.
Неужели все встречи спустя двадцать лет так же полны напряжения, ловушек и скрытых мин? Лаура снова посмотрела на меня.
— Значит, ты действительно стал поэтом, — снова сказала она.
— Ну, после нескольких неудач.
— К сожалению, я не…
— Все в порядке, — успокоил ее я. — И никто не читал. Они вышли тиражом всего по паре сотен экземпляров. У таких книг очень узкая аудитория. К тому же это было еще до того, как все началось.
Мы посидели молча примерно минуту.
— Ты когда-нибудь задумывался над тем, что могло бы быть, если бы все пошло по-другому? — спросила она, и этот вопрос застиг меня врасплох.
Я пожал плечами.
— Как «по-другому»? — спросил я. — Между нами или вообще?
— Во всех смыслах, — ответила Лаура. — Совершенно не так. Если бы у всего оказался счастливый конец.
Я посмотрел на нее. Правильно ли я ее понял? Неужели она сомневается, что сделала верный выбор. Если это так, то такой Лауры я никогда прежде не знал.