Целительница моей души
Шрифт:
— Не думал, что так бывает. Мне казалось… — король закрыл глаза, несколько раз вдохнул и выдохнул, а потом вновь взглянул на меня, но уже спокойно. Как быстро он взял себя в руки, король — и этом всё сказано. — Тогда, думаю, вам стоит знать. И даже то, что известно лишь избранным — тоже, ведь взявшись за лечение, успешное лечение, моего сына, вы автоматически в этот круг вошли.
— Так что же тогда случилось? — он сказал «два года и четыре месяца», я запомнила.
— Покушение. На меня и мою семью. Должны были погибнуть я, моя жена и оба сына. Но, по удивительной случайности — благодаря разгильдяйству помощника псаря, — мы
— Мне жаль, — выдавила я из себя. Так он вдовец, а бедняга Эррол — наполовину сирота. С ума сойти, я не знала даже этого! И, любуясь телом мужчины, я где-то в глубине души осознавала, что он, скорее всего, женат, раз имеет сына, но не могла отказать себе в этой маленькой слабости.
Нужно срочно ликвидировать свою безграмотность, хотя бы в таких важных для королевства, в котором я сейчас живу, вещах.
— Управление страной занимает много времени, но я всё равно старался выкроить время для семьи. И по воскресеньям мы, традиционно, проводили некоторое время только вчетвером, и как только позволяла погода, мы устраивали чаепитие в беседке на уединённой поляне в глубине королевского сада. Конечно, охрана всё равно присутствовала, но в стороне, давая нам чувство уединения. В тот день мы так же пили чай и болтали обо всём, происходящем в нашей жизни, в основном, конечно, слушая детей. А потом Рэйнард увидел на поляне щена.
— Щенка? — я была готова услышать о чём-то страшном, связанным с поушением, а тут — щено.
— Да, помощни псаря плохо запер вольер, и щенки разбежались, что заметили не сразу. Один умудрился добраться до нашей поляны. Увидев его, Рэйнард, мой старший сын, выбежал из беседки — нормальное желание восьмилетнего мальчишки поиграть со щеном. Но гоняясь за ним, эйнард упал, и я пошёл к нему посмотреть, не ушибся ли. И в этот момент произошёл взрыв магического напалма.
— Каой ужас, — ахнула я. — А что это такое?
— Алхимичесая смесь, запрещённая. При взрыве загорается и поджигает всё вокруг, и его невозможно погасить ни магам огня, ни магам воды, он просто не подвластен им. И оставленные им шрамы неизлечимы. Считались таовыми.
Я подумала — а что, если и с напалмом то же самое, что и со шрамами? Просто местные огневии как-то не так его тушат, у них свой метод работы с огнём, которому они обучаются друг у друга, а какой-нибудь самоучка, вроде Велы, потушить его смог бы просто потому, что не знает, что это невозможно. Но мысль мелькнула и исчезла, а я вся обратилась в слух, содрогаясь от картин, предстающих перед моим внутренним взором.
— То, что меня не было в беседке в тот момент, спасло меня и Эррола — я сразу же шагнул назад порталом и вытащил их с Лориндой из огня, — продолжил король, глядя куда-то в стену поверх моего плеча. Лицо его исказилось как от боли. — Но моя жена уже была мертва, хотя я тогда этого не понял, Эррол остался жив лишь потому, что падая, мать частично закрыла его от магического напалма. иллард сразу же сбил с нас огонь — тот, который сбить мог, от взрыва напалма беседка мгновенно превратилась в огненный ад, огонь перекинулся на нашу одежду и волосы, но он успел вовремя. Сам напалм подбежавшая охрана тушила, накрывая нас своей одеждой и засыпая землёй, других методов просто нет. Дальше я плохо помню, потерял сознание. Очнувшись, узнал, что Лоринда мертва, а Эррол стал… вы видели. И что помочь ему никто не в силах.
— Я
— Нет, — глухо сказал король мне в плечо. — И мы до сих пор не знаем, кто это был. Точнее — кто организатор. Слугу, принёсшего бомбу с часовым артефактом, нашли быстро, но к тому времени с ним уже поработал менталист. н не только не помнил, кто дал ему такой приказ и бомбу, но даже того, что он всё это принёс. Память о последней недели его жизни была стёрта начисто. Это был кто-то, кто знал о моих привычках, а таких немного. Но вычислить заказчика так и не удалось.
Он и не думал отстраняться, наоборот, прижался крепче, обняв меня. А я подумала — был ли хоть кто-то, кто утешал его вот так, объятиями? Перед кем он позволил себе показать свою боль, дать ей выйти наружу? Ведь он король, и всегда должен быть сильным, держать лицо. Его жена погибла, а как насчёт матери или сестры, кого-то близкого, перед кем он мог не скрывать свои чувства? Есть они у него? не срочно нужно восполнять пробел в знаниях. Но не сейчас.
Сейчас я просто держала в объятиях того, кому было очень больно. Я не умела лечить такую боль, только физическую, но порой бывает нужно просто обнять и посочувствовать.
Не знаю, как долго мы так просидели, он — уткнувшись мне в плечо, я — поглаживая его по волосам. Наконец, видимо, почувствовав облегчение, король поднял голову и внимательно посмотрел мне в глаза. Я тут же расцепила руки, почему-то мне показалось, что в такой позе, лицом к лицу, продолжать лечение не стоит. Вот когда он снова развернётся ко мне спиной…
— Дина, я могу доверить своих сыновей только вам, — проникновенно глядя мне в глаза, произнёс мужчина. — ы до сих пор не знаем, кто устроил то покушение, оно может повториться, и мне страшно представить, что… — он отвернулся и тяжело сглотнул.
не было очень его жаль. Безумно. Я могла представить, что он пережил, как дорога ему была семья. Зайти в огонь, чтобы спасти близких, рискнёт не каждый. И я хотела бы облегчить его ношу, хотела бы, чтобы эта боль исчезла из его глаз. Но…
Но у меня тоже были дети, чьи жизни точно так же, как и у Эррола с его братом, висели на волоске. И точно так же, угроза никуда не делась. Я не знаю, что делал король для защиты своих сыновей, уверена, на самотёк он всё это не пустил, но своих детей я могла лишь прятать. Конечно, сейчас я действовала по принципу: «хочешь спрятать дерево, спрячь его в лесу», ведь узнать в лицо повзрослевших малышей вряд ли кто-то сможет, даже если посла Марендонии каким-то чудом занесёт в Академию, ещё меньше шансов на его появление в школе магии для небогатых семей.
А я вообще безвылазно сижу дома. За всё время, что мы живём в этом доме, я лишь раз выходила на базар — и всё. Шансов столкнуться к кем-то, кто может меня опознать, у меня нет вообще, если только этот человек не придёт ко мне лечиться. Но что делать послу у скромной целительницы в торговом квартале? Верно, нечего. В посольствах свои целители имеются.
А вот становиться придворным целителем означает поставить под удар свою семью. Нет, как бы я ни переживала за малыша Эррола, к которому уже успела привязаться за это время, даже ради него согласиться я не могу.