Цельнометаллический Князь

Swfan

Всего через несколько часов Джону предстояло убить юного русского генерала. Вот генерал Ванкувер и решил показать сыну его цель. Сам же молодой человек не видел в этом особого смысла и с куда большим удовольствием провёл время один, в своём уютном гнёздышке. И в самом деле, разве мог зелёный мальчишка, со всего одной победой за плечами, его удивить? Джон ожидал от него манерность, пустую гордость и ещё душный запах дорогих духов, столь свойственный европейской дворянской детворе.

В итоге молодой человек удивился…

— Добрый вечер, генерал.

— Ха-ха… Не

стоит формальностей. Очень рад видеть юного Трубецкого. Я слышал, на войне ваш отец весьма отличился, — Ванкувер протянул руку.

— Это правда, — непринуждённо ответил Игорь и пожал руку.

— Благодарю за приглашение.

— Чтобы виновник торжества сам за него благодарил?.. Не стоит, — руки разошлись.

— Ах, чуть не забыл, — позвольте вам представить моего сына… Вот он, Джон, по совместительству мой первый офицер.

— Рад встрече, — сухо и кратко сказал молодой человек, и сухо же провёл ритуал рукопожатия. При этом взгляд его, немного скучающий, но очень уж пристальный, ни на секунду не сходил с Игоря, даже когда с рукой наперевес полез здороваться Кирилл Кириллович.

— Что же, формальные приветствия, пожалуй, оставим, когда прибудут все прочие гости, — изобразил улыбку Ванкувер.

— Конечно, — кивнул Игорь, а после ушёл, по настоянию Кирилла Кирилловича, здороваться с прочими очень важными людьми, такими как…

Джон и Ванкувер в свою очередь отошли немного в сторону. Генерал взял с белой скатерти бокал салатового вина, сделал глоток и спросил у своего сына расслабленным голосом:

— Что думаешь, Джон?

Молодой человек молчал.

Да и что тут сказать?

Все его предположения оказались верными.

Мальчика и вправду был каким-то слишком самоуверенным, сдержанно высокомерным, смешным. В его действиях и впрямь была манерность, от него и вправду разило духами — или это тот жирный русский посол так надушился? Не суть, не важно.

Заключения это не меняло. Если бы Джон полагался в суждениях на собственный рассудок, он был здраво заключил, что перед ним какой-то сосунок и дело в топку. Что им не стоило даже рисковать, портить его броню, — и что Джон в любом случае мог прибить его одним ударом.

Ах, и ещё что не нужно было отправлять Клавдию следить за поместьем,

Лучше бы она была здесь, в своём синем вечернем платье с открытой спинкой…

Примерно это голова и ещё один рифмующийся с оной орган говорили Джону.

Но вот его чуйка….

Джону вспомнилась одна давняя поезда на военном поезде. Юноша тогда был серьёзно ранен. Поезд грохотал у него за спиной, словно железяка в голове, спать не хотелось совершенно — он, казалось, проспал уже целую жизнь. Страдая и одновременно скучая, Джон уговорил Клавдию, которая всегда брала с собой какой-нибудь увесистый томик, что-нибудь себе почитать вслух.

Больше, скорее, чтобы насладится голосом девушки, чем книгой.

И Клавдия на удивление согласилась.

Роман был какого-то француза, родом из Марселя. Первые тридцать страниц писатель ворочался в кровати, и Джону казалось, что он сходит с ума, и что у него белая горячка, и он вообще не понимает слов,

и они заедают у него в голове… В общем, странно это было, — на самом деле сознание молодого человека было тогда очень даже ясным. Просто книжка странная.

Затем Джон как-то случайно задремал, а когда проснулся, герой книги вернулся домой, и запах чая с рассыпчатым печеньем вдруг напомнил ему что-то… Какое-то чувство, образ, чтобы вспомнить которые пришлось ещё немного попить чаю.

Так вот, возвращаясь к сути…

Сперва в сознании автора была лишь пространная ассоциация. Вспышка. Вкус печенья напомнил ему что-то невыразимое, и лишь потом он выявил в пространном чувстве аромат своего детства.

Джон испытывал что-то похожее.

Он не знал, что именно в повадках русского мальчишки пробудило это ощущение, но молодой человек чувствовал Его — мощный, жгучий, бьющий словно упругий гейзер через ширму дорогих духов кровавый смрад.

…

Вечерело. Всё больше гостей прибывало на праздник, и всё меньше свободного пространства оставалось на прежде просторной лужайке.

Когда число собравшихся перевалило за сотню, генерал Ванкувер снова представил Игоря всем и каждому — прочим своим офицерам, важным бизнесменам, дворянам и журналистам. Юношу и генерала несколько раз пытались ослепить вспышкой для фотографии — и каждый раз фотограф стремительно бежал в типографию, чтобы успеть напечататься к утреннему номеру газеты.

Единственным, что омрачало столь прекрасный вечер, была задержка двух очень важных гостей — представителя Фельдмаршала Макдональда и принцессы Юкио. И если про первого не было решительно никаких известий, — хотя было установлено, что его поезд всё же прошёл ближайший пропускной пункт, — то юная принцесса в какой-то момент всё же явилась и немедленно привлекла всеобщее внимание.

Сперва пожаловала её прислуга. Люди в чёрных одеждах. А затем, нежным шагом, вышла и сама девушка.

На ней было розовое кимоно с узором чёрной безлиственной сакуры на подоле. Лицо девушки было белое, немного детское и милое, с длинными чёрными ресницами. Её прекрасные чёрные волосы были заплетены в узор на затылке и всё равно свисали до спины.

У девушки было выражение грустной куколки.

Появление принцессы снова взволновало собравшихся на праздник, — но своеобразно, и если Игоря и прочих гостей приветствовали бурно и громко, — с фанфарами, — то на девушку даже побаивались смотреть в открытую. На неё поглядывали исподтишка и заодно перешёптывались.

Ничего удивительно, заметил Игорь. Её появление на этом праздновании — праздновании победы над собственным народом, — походило на шутку, на жестокое издевательство. Причём его зачинщик очень скоро начал подливать масла в огонь:

— Вот и вы, принцесса! Вы так задержались, мы уже было волновались, что с вами что-то случилось, — заговорил особенно громким в царившей тишине голосом Ванкувер и вышел вперёд, прямо на девушку. Её тут же заградила прислуга, но принцесса слабо махнула рукой, и рослый генерал завис над нею, словно лев над покорной ланью.