Целуй меня
Шрифт:
Через полчаса я выезжаю за пределы города, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида, чтобы понять, есть ли за мной слежка. На подъезде к взлетно-посадочной полосе охранник, едва взглянув на меня, жестом позволяет проехать дальше. С другой стороны, до Николая далеко. Это один из аэродромов, через который мы незаметно попадаем в страну и также незаметно покидаем ее. Русская «Элита» Николая — это призраки, а призраки всегда перемещаются незаметно. Американцы никогда не должны узнать о нашем существовании, желательно даже наших псевдонимов.
Я подъезжаю к шестому ангару и паркую в нем мотоцикл, ставлю его в угол
Билли стоит, прислонившись к откидному трапу маленького частного самолета, его мощные руки скрещены на груди, а из уголка рта свешивается сигарета.
— Кажется, рядом с топливными баками курить запрещено, — сухо комментирую я.
Он улыбается, делает затяжку и бросает окурок через весь ангар.
Я закатываю глаза. Господи, вот что происходит, когда нанимаешь деревенщину для перелета. Сунув ему в руку пачку банкнот, я поднимаюсь по трапу в самолет.
— Блондиночка сегодня не в духе? Ну, вот, а я все дела бросил, только чтобы полетать с тобой.
Остановившись на верхней ступеньке, я натягиваю улыбку на лицо и оборачиваюсь.
— Это так мило с твоей стороны. Уверена, гонорар в десять косарей этому тоже поспособствовал.
Фыркнув, он поднимается по ступенькам.
— Ну, не помешал — это уж точно.
Я так и поняла.
Сев в кожаное кресло, я откидываюсь на спинку и опускаю голову на подголовник. Внутри все сжимается от недобрых предчувствий. Очень хочется повернуть назад — правда, хочется, — но я гоню эти мысли от себя и концентрируюсь на том человеке, что дремлет во мне. На девушке, еще очень молодой, но многое пережившей, повидавшей столько ужасов и совершавшей такое, что ее хрупкий девичий рассудок должен был повредиться. На девушке, ставшей монстром. И мне нужно снова превратиться в эту девушку. Девушку, которой я была столько лет. Ту, которую сломали и лишили способности чувствовать. Ее лишили слишком многого. Но она способна победить Николая.
Теперь мне нужно постараться соблюсти равновесие: стать зверем, но не позволить ему полностью поглотить меня. Знаю, от Николая мне ничего хорошего ждать не приходится. Так легко кануть бесследно в той черной дыре, где нет места боли и страху. Очень легко. И очень опасно. Там легко потеряться и забыть то, за что борешься. Но я никогда не забуду. Не забуду Неро. Не забуду то, что возникло между нами. Николай попытается лишить меня воспоминаний. Он всегда говорил, что любовь — это слабость. Он заставил меня убить Алекса — человека, которого я любила, просто чтобы доказать это. Но он ошибается. Любовь может сделать тебя невероятно сильным. И вместе с Неро мы сильнее, чем порознь. Вместе мы — природная стихия, чертов ураган. Николай и понятия не имеет, что за осиное гнездо он разворошил. Может, в данный момент Неро и не рядом, но я знаю: он мой, а я принадлежу ему, и этого для меня достаточно, чтобы продолжать сражаться. Я знаю, что Неро устроит Николаю кромешный ад, ведь мой капо умеет быть весьма изобретательным. Это обоюдоострая война.
Несколько часов спустя шасси самолета встречаются с посадочной полосой. Во время полета мне удалось немного поспать, но сон был прерван кошмаром, полным крови и пыток. Едва самолет останавливается, я вскакиваю на ноги.
— Там для тебя лежит куртка, — кричит
Я беру лежащую на запасном сиденье зимнюю куртку и надеваю ее. Ну, конечно же. В России сейчас морозы, а я даже не подумала об этом.
— Спасибо! — кричу я в ответ и спускаюсь по ступенькам. На заснеженной дороге аэродрома остаются следы от моих ботинок. Ледяной ветер жалит кожу, вызывая сильную дрожь. Я уже и забыла, что такое настоящий мороз. Зимняя Москва — это нечто вроде апокалипсиса. Мы приземлились на частном аэродроме на окраине города, и вот теперь Николаю станет известно, что я здесь. У него шпионы повсюду, но это место — въездные ворота Братвы. Здесь ведется постоянное наблюдение.
Я ускоряюсь почти до бега и, нырнув под шлагбаум, покидаю аэродром, который находится в центре небольшого городка и поэтому легко контролируется. По этой самой причине охранник не делает попыток остановить меня. В конце одного из переулков стоит старый обшарпанный гараж, и я, быстро осмотревшись, направляюсь к нему. Подхожу к деревянным, с облупившейся краской, дверям, висящим на перекошенных петлях, достаю ключи от мотоцикла и выбираю из связки маленький, слегка поржавевший ключ. Приходится несколько раз провернуть его в скважине навесного замка, прежде чем он отпирается. Навалившись всем телом, толкаю створки дверей, за которыми стоит старая модель Jeep Cherokee. Наверное, нет такой страны в мире, где у нас с Сашей не было бы конспиративной квартиры, схрона с припасами и гаража с машиной. И эта страна не исключение.
Обойдя машину, нащупываю в выхлопной трубе ключ, открываю дверь и сажусь за руль. Каждый мой выдох на морозе превращается в клубы пара. Я поворачиваю ключ в замке зажигания, и машина вздрагивает. После нескольких секунд глухого жужжания двигатель, наконец-то, неохотно заводится. Вот он — последний отрезок моего пути. Выезжая на темную подмосковную улицу, я чувствую, что приближаюсь к воротам ада.
Минуты складываются в часы, и я думаю о Неро. Бросив взгляд на свой телефон, замечаю мигающий огонек — индикатор почти разряженной батареи. После секундного раздумья набираю его номер. Глупая сентиментальность. Мне лучше, чем кому-либо известно: в сердце не должно быть места сантиментам.
Только один раз. Последний.
— Уна, — я слышу напряженный голос, полный холодной ярости. Голос, при звуке которого даже сильные мужчины в страхе отступали.
— Капо, — шепчу я.
Повисает минутная пауза.
— Ты в России…
— Знаю, ты не поймешь, но …
— Твою мать! Немедленно возвращайся! Где бы ты сейчас ни находилась, остановись! Я приеду за тобой!
— Не могу, — тихо отвечаю я.
— Ты это сделаешь? Ты отдашь ему нашего ребенка? — голос Неро пронизан такой болью, что, несмотря на всю его ярость, я чувствую, насколько сильны его мучения.
Глаза наполняются жгучими слезами, и я раздраженно прикусываю губу.
— Пожалуйста, доверься мне. У меня есть план. У тебя будет твой ребенок.
Тишина в трубке, а потом:
— А тебя не будет?
С минуту я молчу.
— Я ведь обещала, что, так или иначе, вернусь к тебе.
Пусть даже он получит лишь частицу меня … нашего ребенка, но это будет лучшая часть меня. Незапятнанная.
— Morte, пожалуйста… — его голос срывается, и я сжимаю руль с такой силой, что костяшки пальцев белеют.