Целую тебя, мой Пьер
Шрифт:
– Наталья Николаевна, милости просим, – слабым голосом поприветствовала хозяйка, – а я болею, уж не обессудьте за внешний вид.
– Берегите себя, Елизавета Егоровна, – вежливо пожелала Наталья, – я пойду в свою комнату, не буду вам мешать отдыхать.
– А ваша комната сейчас занята, – вдруг более живым голосом заметила невестка, приподнимаясь. – Там наша с Митей спальня.
– И какая же будет теперь моя? – неприятно поразилась Наталья, остановившись на пороге.
– Ну… поселитесь пока с Александрой в одну комнату.
– Не пойдёт, Елизавета Егоровна, у меня четверо детей,
Хозяйка нарочито вздохнула и встала.
– Хорошо, занимайте дедушкин кабинет. Я распоряжусь, чтобы туда принесли ещё одну кровать для ваших детей.
– Благодарю, – грустно-насмешливо поклонилась Наталья и отправилась на второй этаж. На сердце у неё стало ещё горше.
До шести лет Наталья жила в этом доме вместе с дедушкой – Афанасием Николаевичем. То время теперь вспоминалось будто короткий, но сладкий и счастливый сон.
Когда-то было время, когда у дедушки не имелось другого желания, как только угодить любимой внучке. Казалось, что и слуги были озабочены тем же. Все желания Таши исполнялись почти мгновенно. Из-за границы выписывались лучшие платья – от нарядов ломились сундуки. Покупались самые интересные игрушки, куклы, которых не было не только во всей округе, но и, пожалуй, во всей Москве. Для своей любимой внучки Гончарову было не жалко никаких денег. В один миг всё это кончилось… Мать забрала её в Москву, и жизнь Таши превратилась в кромешный ад, который она до сих пор вспоминала с содроганием. Сначала была разбита кукла, потом соболья шубка разрезана на кусочки… А вскоре за живость, за весёлые шутки и проказы Наталья стала получать пощёчины, и быстро, очень быстро поняла, как надо разговаривать с матерью, чтобы не злить её. Правда, Наталья Ивановна оказалась весьма недоверчивой воспитательницей и не верила даже хорошему поведению младшей дочери: "Слишком уж покорна да тиха, – кому-то жаловалась она за приоткрытой дверью, – не верю я в такое послушание."
Ах дедушка, спасибо тебе, родной… Незадолго до смерти он сделал ей последний подарок – принял Александра Сергеевича, когда они уже были помолвлены, и устроил ему здесь, в Полотняном заводе, незабываемый день рождения… Нет, вспоминать об этом счастливом времени не было душевных сил, да и возможности тоже – дядька Никита тихонько постучал и почтительно спросил:
– Барыня, кудыть кровать-то ставить?
Наталья вздохнула – надо жить дальше.
К обеду Елизавета Егоровна внезапно ожила и даже приоделась. Наталья, хоть ей было не до невестки, успела заметить, что новое ситцевое платье было почти такое же неопрятное, однако на плохо расчёсанных волосах хозяйки, свисая на лоб, красовалась бриллиантовая фероньера, которую положено было одевать только с вечерним нарядом.
– Вы куда-нибудь собираетесь ехать? – не выдержала Александра, заметив подобную нелепость в платье невестки.
– Нет, – поджала губки Елизавета Егоровна, – не носить же мне чёрное платье, как Наталья Николаевна. Вы уж извиняйте – я не в трауре.
Наталья замечание пропустила мимо ушей и не собиралась отвечать, но её вдруг удивило, что за столом не было Маши.
– Прасковья, а где Маша? – позвала она няню, – приведи-ка её обедать.
– Как? Вы хотите посадить маленького ребёнка с нами за стол? – удивилась хозяйка.
– Да, – твёрдо ответила Наталья, поднимая глаза и выдерживая недовольный взгляд невестки, – старшая девочка давно обедает с нами. Поверьте, её манеры не хуже, чем у некоторых взрослых.
Елизавета Егоровна поджала губы и повернула обиженное лицо к Дмитрию.
– Митя, ты разрешишь сесть ребёнку за стол?
– Брось, Лизочка, – миролюбиво проронил брат, – ничего страшного, если Маша будет обедать с нами. А вообще, Таша, ты уж согласовывай свои желания с моей женой. Теперь Елизавета здесь хозяйка.
Дальнейший обед прошёл в неловком молчании, но для Натальи главное было, что Маша хорошо покушала. Быстро отобедав, она пошла проследить, как поедят трое других детей. Скорей бы этот день закончился – думала она, устраивая комнату. На сердце лежала тяжесть и от холодного приёма, и из-за безвольного брата, разрешившего устраивать Елизавете Егоровне свои порядки в родном для Гончаровых имении. Ничего не поделаешь. Просто открылась ещё одна неприятность после гибели Саши – у неё теперь не было родного дома.
Давным-давно, когда она была маленькой и жила здесь с дедушкой, Наталья просыпалась с ощущением счастья от наступления нового дня. Бывало, проснётся и гадает, что сегодня дедушка придумает интересного? Что ей подарит? Потом, после тяжёлой жизни со строгой матерью и с безумным отцом, который гонялся за ней с ножом, это ощущение утренней радости забылось.
И вдруг появился Саша… Когда мать уступила её просьбе и дала согласие на их помолвку, радость вернулась. Она жила и мечтала о свадьбе.
Саша был так сильно в неё влюблён, так пылок, так страстен, что иногда было страшно оставаться с ним наедине. А какие стихи он читал… Её сердце таяло, как у Снегурочки. Наталья вспоминала их разговоры и всё время спрашивала себя, чем же она могла так приворожить Пушкина? Разве мало красивых женщин? Она помнила, как не смела поднять глаз, когда он читал ей стихи, страстные, нежные, хотя написанные, может быть, и не для неё, но глаза Саши сверкали такой любовью, такой страстью, соединённой с нежностью, что о подобных пустяках и не думалось.
Я влюблён, я очарован,
Я совсем огончарован…
Мама была недовольна тем, что из-за Пушкина, из-за его сватовства к ней, к Наталье больше никто не сватался. Александр Сергеевич пользовался такой славой, что ни богатый, ни знатный жених не смел перейти дорогу знаменитому поэту. Господи, спасибо Тебе за это счастье…
Теперь, утром, едва начинало брезжить сознание, Наталья ощущала какую-то тяжесть, казалось, навсегда поселившуюся у неё в груди. Она была невыносима, эта болезненная подавленность, разрушающая радость нового дня. Вот и сегодня – Наталья открыла глаза и скорбно смотрела на портрет дедушки, висевший на противоположной стене кабинета. Его внимательный, пытливый взгляд, с каким изобразил его художник, заставлял задуматься о жизни… Почему так несправедливо устроен мир, когда умирают самые лучшие люди, самые любимые, без которых ты не можешь не только быть счастливым, но трудно даже дышать?