Целую тебя, мой Пьер
Шрифт:
Весеннее солнце не разделяло с ней печаль и светило в окно так ярко, что оставаться дома не было никакой возможности.
– Иди, иди, матушка, прогуляйся, – согласно кивнула няня Прасковья, когда после некоторых раздумий Наталья надела салоп и взяла в руки зонтик.
В глубине аллеи тенистого сада, по дорожкам которого она всегда любила гулять, словно старый знакомый, её радушно встретил порывистый ветер, силясь вырвать из рук ненужный зонт.
Она остановилась, с болью вспомнив, что именно в этом месте, вот так же, гуляя с Сашей после помолвки, он вдруг усадил её и, присев рядом, начал читать стихи:
Когда так нежно, так сердечно,
Так радостно я встретил вас,
Вы удивилися, конечно,
Досадой хладно воружась.
Вечор в счастливом усыпленье
Моё живое сновиденье
Ваш милый образ озарил…
После стихов он целовал ей руки, щёки, губы, а она обнимала его за шею и нежно гладила его непокорные кудри.
Господи, куда всё это ушло? Хотя нет, не ушло. У неё остались дети, так чудно напоминающие, каждый по-своему, Сашу.
Наталья осмотрелась вокруг. Сейчас деревья ещё не создавали такой тени, весна едва-едва обогрела землю, и почки только набухли, кое-где выпустив из себя молодые листочки. Она посидела ещё немного и побрела дальше, пытаясь разобраться в своей душе, которая ощущала не только тяжесть утраты, было что-то ещё… Иногда ей хотелось попросить у мужа прощения, но не за то, в чём её обвинял свет. Нет, она даже в мыслях ни разу не изменила Пушкину… Может быть, за то, что осталась жить без него. Что продолжает ходить по аллее, любуется весной, вдыхает свежий ветер, чувствуя приятную ласку его дуновения, слушает птиц. Она живёт, а его уже нет. Но представить, что он, такой жизнерадостный, добрый, весёлый, лежит в земле, она не могла. Нет, он жив, просто живёт в другом мире. Саша достоин лучшего мира, в этом она не сомневалась.
Глава девятая
Весна пробудила сонных мух, и они с утра до вечера нудно и упорно бились в закрытое грязное окно. На душе Елизаветы Егоровны было неспокойно. До приезда золовок в большой усадьбе было скучно – гостей зимой встречаешь хорошо если раз в месяц. Теперь повсюду слышались детские и взрослые голоса родни мужа, но веселее почему-то не стало. В душе жила обида, что никто из сестёр не побывал на её свадьбе. Да, она знала, что в то время ещё одна сестра Гончаровых – Екатерина выходила замуж, но… всё равно обидно, будто ею брезгуют.
– Что, Лизочка, закручинилась? – спросила Елизавету Егоровну входящая тётушка Сара, что приехала вместе с ней из далёкого Кавказа. – Не заболела часом?
Чем-то они были похожи, только Лиза была помоложе, а тётя – сестра матери, высокая, как жердь, с желтоватой кожей, крупным носом, пятидесятилетняя женщина, так и не вышедшая замуж, – постарше. Объединяли их чёрные, как смоль, волосы, которые и у той и у другой были частенько распущены. Но у Лизы густые локоны были скреплены черепаховым гребнем, а Сара свои поседевшие и поредевшие волосы даже не пыталась спрятать под платок, отчего прислуга тётку за глаза называла лохудрой.
– Да здорова я, – лениво ответила Лиза.
День клонился к вечеру, было скучно, и она перебирала любимую шкатулку с украшениями на туалетном столике Заходящее солнце красными закатными лучами высвечивало то зеленоватый топаз в бь почерневшем серебре, то тёмный, как густая кровь, рубин в старом золотом кольце. Драгоценности были забавой и слабостью хозяйки. Она могла часами рассматривать украшения, доставшиеся ей от матери. Но сегодня не радовали даже они.
– Вот скажи, Сара, – обернулась к тётке Лиза, – почему некоторым достаётся так легко, без усилий такая красота? Я стараюсь, наряжаюсь, а приехала эта фифа из столицы со своей сестрой и смотрят на меня, как на выскочку. А чем я хуже?
– Да ничем ты не хуже, Лизочка, и ничего они не смотрят, – затараторила тётка, всплеснув руками, – Наталья вообще ни на кого глаз не поднимает, словно неживая. Да и можно её понять – осталась без мужа, а деточки без отца.
Лиза отодвинула шкатулку и развернулась к собеседнице.
– Сара, а ты знаешь подробности? Что в газетах писали?
– Так известно что – дуэль с этим… Дантесом. Пушкина-то и ранили.
– Да это я всё знаю, – с досадой перебила её Лиза, – а что на самом-то деле было? Изменила Наташка Пушкину или нет? Может, спросишь у няньки её?
– Ой, не знаю, – испугалась Сара, – странная она какая-то, да и на меня волком смотрит.
– А ты попробуй, попробуй, тётенька, может, выведаешь чего…
Но никаких новых подробностей Сара не узнала, и Лизавета Егоровна продолжала ревниво замечать, как прекрасно выглядит Наталья Николаевна даже в трауре, в неизменных чёрных платьях. Ещё до приезда золовок она с любопытством ждала, правда ли окажется, что Наталья красивей всех, кого она знала? И с тайной завистью и досадой убедилась, что это сущая правда.
– Повезло твоей сестрице с внешностью, – вечером в постели, еле сдерживая завистливый вздох, заметила она Дмитрию.
– Не завидуй, Лиза, – спокойно ответил он, – если бы ты знала, как строго её воспитывала наша мать, то, думаю, вряд ли согласилась бы с ней поменяться местами. Она же раньше, когда только приехала от деда, была резвой, весёлой девчонкой. Бегала по дому, как маленькая козочка. Да матушка быстро её взяла в ежовые рукавицы. Теперь уж Таша совсем не такая.
– А давай развеселим её, – загорелась Елизавета идеей, которая внезапно осенила её.
Дмитрий удивлённо поднял голову.
– Это после смерти-то Пушкина? Чего ты придумала?
– Давай ей нового жениха найдём, – села в кровати воодушевившаяся Лиза, – конечно, у неё сейчас траур, но не вечно же она будет его носить. Траур закончится, а жених может и обождать. Вон, Сара говорила, Пушкин её тоже два года ждал.
– Я смотрю, тебе заняться нечем, Лиза. Не думаю, что Наталье понравится твой план.
– А мы ей не скажем. Надо потихоньку подключить Александру. Может, и она жениха найдёт.
Лиза не могла остановиться. Скучная провинциальная жизнь ей надоела. В Ставрополе, где она родилась, было хоть какое-то общество, а здесь из-за долгой осенней распутицы, потом из-за сильных морозов русские помещики сидели, как медведи в берлогах, и неохотно приезжали в гости. Всё это раздражало Елизавету Егоровну, которая выходила замуж с расчётом блистать в новом обществе, а на деле вышло – поселилась в ещё большей глуши.
Теперь, с приездом Натальи Пушкиной, о которой ходило столько сплетен в Петербурге и в Москве, никто из соседей не откажется приехать к ним в усадьбу. И она уже не понимала, чего ей больше хочется – самой блистать на приёмах или устроить судьбу несчастной золовки.