Целый осколок

Ясный Дмитрий

— Без таких вот крыльев и такого нимба? — за спиной Леонардо, пронзая ткань плаща бритвенно острыми перьями и разваливая на три части спинку кресла, распахнулись белоснежные крылья. А над его головой мягким светом жемчуга засиял нимб.

— Почему вы так уверены, примарх, что ангелы существуют только и лишь в вашей святой книге? А не являются еще одними разумными существами в великом множестве миров? Вы ведь знаете, что ваш мир не единственный? Бруно, другое кресло!

Проем стены между окнами вспучился массивным телом огромного мужчины. Пол ощутимо дрогнул под шагами монстра, дальнее кресло в углу комнаты в одно мгновение сменило обломки предыдущего. Крылья существа сложились за спиной, исчезая, нимб

погас, растворяясь в желтом свете настенных светильников.

Примарх долго не отвечал, ссутулившись и осунувшись чертами лица, словно под вдруг навалившейся на него невидимым и неподъемным гнетом. Ладони его сжались в налитые нехорошей тяжестью кулаки. Наконец его плотно сжатые губы разомкнулись:

— Ваши ручные монстры?

— Мои Звери. Уникальные и неповторимые.

— Единственные?

— Пока — да.

Примарх оценивающе осмотрел на вставшего за спиной непознаваемого создания монстра, хмыкнул одобрительно. Крутанул стилус в пальцах, продолжил разговор:

— Наши предки пришли в этот мир со звезд, милорд Леонардо. И вместе с ними пришли и проклятые эльдары. Я знаю о существовании множества миров. Простецы и непосвященные этого не знают. Для них этот мир единственен, а небо твердая хрустальная сфера. Первый император людей велик в сострадании своем и запретил разбивать уютную клетку их разума.

Примарх замолчал, но говорить не закончил. Леонардо терпеливо ожидал окончания его речи. И примарх продолжил:

— Но тогда вы падший ангел, милорд. Идеальное существо. Упадший с подножия Небесного Престола один из сыновей Господа.

— Нет, примарх, ни в коем случае и качестве. К вашему Господу я никакого отношения не имею и уж тем более не являюсь упадшим с небес миллиардным по счету сыном вашего бога. Или сколько там ангелов помещается на кончике иглы? Я это я.

— Вы очень откровенны, милорд Леонардо. И демонстративны. Я бы сказал — излишнее откровенны и демонстративны.

— Вам моя откровенность что-то дает, примарх?

— Способ уничтожения ангелов. Падших ангелов. Или их изгнания в худшем случае. Хотя бы на время. Оценку ваших сил и возможностей.

— Не в моем случае. А сила моя вами непознаваема. Как и возможности. Но я вам не враг и не хочу им становиться. У нас разные Пути.

— Только если мы не вынудим вас им стать. И не встанем на вашем пути.

— Да, примарх. Истинно так.

Они снова замолчали, глядя друг на друга. Примарх откровенно изучающе и что-то переосмысливая, принимая, отбрасывая, находя и теряя. Леонардо свободно и немного сочувственно, словно понимая, что твориться в разуме примарха. Какие взрываются в нем вулканы мыслей, рушатся гипотезы, тонут предположения и тут же возрождаются, всплывая обновленными.

И это продолжалось долго, очень долго. Минуты три или даже более.

— О чем вы хотели со мной поговорить, милорд Леонардо? Зачем вы искали со мной встречи таким … Таким экстравагантным способом?

— О Совершенном. Об этом гениальном сукином сыне. О моей прелести. Вы ведь вскоре перевезете его в Астурийскую обитель?

Глава 9

О ночном сне тех, кто спать не должен, о интриге в интриге и предательстве предателя, о разговорах с желающими разговаривать, о конце и начале.

В доме стояла звенящая тишина. Ни звука, ни шороха, ни лязганья заточенного и бронированного железа охраны, стеклянного перестука расставляемой посуды служанками. Ни приглушенного гула пламени в печах на кухне, потрескиванья поленьев в каминах. Нет шагов и голосов, потому что некому ходить и говорить. Бруно и Себастьян замерли на лавках у стены неподвижными статуями, обвешанные смертоубийственной сталью — кресла и стулья

с трудом выдерживают их вес. Заря дышит невесомо и неслышимо, только трепещет ресницами и не сводит своих бездонных синевой глаз со своего Повелителя. Она, одетая в дорожный костюм и спрятавшая густую волну омытых мраком волос под бархатным беретом с одиноким пером какой-то яркой перьями птицы, устроилась в уголке просторной софы, оставляя все оставшееся место для своего Владыки. Издалека ее с можно принять за юного мальчика-пажа, но с очень большим трудом. Слишком совершенны линии тела, слишком ярки кармином губы и ясны голубым небом глаза. Мальчики такими красивыми не бывают. Или это уже не мальчики.

Сам Леонардо сидит ровно по середине софы, наклонившись вперед, опершись локтями на колени и сложив пальцы в «замок». Тишину дома усугубляет многовесовыми слоями тяжелый запах. Запах застарелой крови, разлагающихся нечистот, гниения. Пока еле заметный, он все больше и больше ощущает себя хозяином, уверенно поднимается из подвала по ступеням лестницы плотными слоями. Он проникает в комнаты и залы, пока робко трогает плотно закрытые окна и двери в поисках щелей, щелинок, щелочек. Настойчиво и назойливо обнаглевшей скотиной касается он ноздрей Ситх’ари, Зверей, Слуги. И подпитывается, все больше и больше набирается сил и веса из извергшего его лона — из подвала дома. Там, в темноте погасших светильников на полу лужи засыхающей крови, что-то слизистое, рванное мясное. Сахаром белеют обломки костей из красноты неприятных на вид куч. Что-то мерзкое, бугристое, смотрит остекленелыми «яблоками» глаз. Блестят странной каменной пленкой редкие пятна неизвестной жидкости, хотят хрустеть под ногами острыми осколками безжалостно разбитые реторты и колбы. Изломанной грудой возвышается в центре разрушенный алтарь с расплющенными ударами кувалды, вырезанными на нем рунами. Смятыми, ранее глубоко прочерченными линиями меридианов. Все это потом уберут люди Кребса. Блюя, сквернословя, с трудом сдерживая тошноту, непрестанно осеняя себя знаком Круга. Сожгут, переплавят, зароют.

Предыдущую ночь Леонардо «работал» небрежно, торопился, расходуя «материал» варварски, отбраковывая неудачное творение без сожалений, благо «мяса» накопилось предостаточно. Так ему казалось. А когда «материала» до необходимого количества вдруг стало не хватать, Бруно и Себастьян приволокли в подвал всю охрану особняка. Затем служанок и повара, пару мальчишек-посыльных. Закончили древним садовником, казалось ни на что не годившемся, но он пришел в воняющий кровью и дерьмом подвал сам, сам лег на алтарный стол. Добровольное пожертвование неумолимо востребовало награды, и он ее получил — чаши весов Равновесия не стоит раскачивать по пустякам. Неплохой вышел младший Зверь, он стал страшим над младшими.

Но до «правильного» числа, до двадцати одного, численность «мяса» не дотянуло, но семнадцать тоже хорошее число, в нем есть и единица и «волшебная» семерка. И количество вышедших из-под его рук не простых зверей так же устраивало — тринадцать, эльдарова дюжина. Очень непростых зверей, лучших из худшего «мяса». Некий, даже его самого ввергающий в некоторое недоумение — как удалось, как смог? — эксклюзив.

Леонардо превзошел сам себя, под конец сплавляя воедино пары тел. Женское и мужское. Силу самца и выносливость самки, взрывную хищность мужчины и бессердечие, жестокость женщины. Он творил, не лепя безобразную четырехрукою и двухголовую пародию на индуских богов, а сливая в целое невероятно разное, сминая сопротивление плоти давлением Силы. Он никогда бы не подумал, что способен на такое и ему это позволят строгие условия ритуала, уравнивающие потоки бушующей в неистовстве Силы, но получилось. У него получилось. Преодолена еще одна ступень. Сделан еще шаг к становлению великим киссай, великим магом и темным алхимиком.