Цена империи. На начинающего Бог
Шрифт:
* * *
Букингемский дворец
13-14 марта 1880 года
Принц Альберт Эдуард
Сегодня был самый трагический день в истории Великобритании. Днем я узнал о том, что с mother[2] случилось… Это было нелепо и непонятно. Я был уверен, что сегодня будет великолепный день, ничто не предвещало беды. У меня после обеда намечались скачки… на одной весьма недурственной актрисе… Если бы вы знали, с каким шармом она шептала мне: «Возьми меня, Берти!», увы и ах… Меня нашли, вызвали и стало как-то не до актрисы. Во дворце я бросился к доктору Уильяму Дженнеру — личному доктору и моего покойного отца, и матери, рядом с ним была Беатрис, наша младшенькая сестра, которая выполняла роль личного секретаря королевы, она была вся
— Бетти! Я же не виноват в том, что Александра меня уже не удовлетворяет? Мы уладили между собой этот вопрос, Аликс не возражает, так зачем mom в это вмешивается? Наследники у меня есть, чего еще, бастардов нет, опять же, я в этом деле достаточно аккуратен, Бетти?
Беатрис покраснела. Ей давно пора замуж, перестала бы дичиться откровенных разговоров. Ладно, не сейчас. Виктория эксплуатировала младшенькую в качестве секретаря и обойтись без ее помощи не могла. С утра королева плотно позавтракала, обычно ее завтрак был не столь обилен, но сегодня ее преследовала какая-то меланхолия, может быть из-за того, что Браун не смог ее сопровождать в этой поездке. Да, да, конюший Джек Браун, который украшал не только конные прогулки Ее Величества, но и согревал ей постель. И что? Я должен по этому поводу скандалить? Отца нет, mother, как женщина, требует своего, дело-то житейское… Первым она пригласила Первого Лорда Адмирала Смита, потом сделала небольшой перерыв, попросила принести портвейн, а уже после этого приняла посла Дафферина. Тот сказал потом, что был принят весьма холодно, но его просили остаться в приемной, если понадобился бы перевод. Хотя, письмо должно было быть написано на английском или французском, языке общения королей. Но Ее Величество всегда отличалась предусмотрительностью, особенно в мелочах. Это да, тут не возразишь. Через несколько минут дежурный секретарь услышал какой-то шум в кабинете королевы. Он обратил внимание на него Беатрисы, которая все еще находилась в приемной, та несколько минут не решалась войти, дабы не вызвать гнева mama, но когда вошла, то увидела ее, лежащую без сознания на ковре. Врач был во дворце, он прибыл буквально несколько минут назад и просил срочной аудиенции, так что дальше уже все было в его руках. Я поинтересовался, что это было за послание, раз my mom так разволновалась. Но тут начались странности. Бетти утверждала. Что на столе был пустой конверт без подписи, но с личной печатью Михаила, а вот самого письма не было.
— Мне кажется, что Ее Величество сожгла послание.
— Почему?
— Она лежала так, как будто шла от камина… Но в камине я не увидела остатков письма, сначала было не до того, а потом…
И Беатрис начала снова плакать. Пришлось прижать ее к себе и утешать. Бедная девочка. Я уже понимал, что случилось непоправимое. Я хорошо знаю этот вид доктора Дженнера. Точно так он выглядел и вел себя, когда умирал отец. Потом вышли доктора, и сэр Уильям подтвердил, что шансов на выздоровление нет. Ее величество пришла в себя, но может только открывать глаза и имени своего не помнит… У нее отняло полностью правую часть тела и память, она не разговаривает, увы, даже то, что Дженнер оказался рядом и смог оказать посильную помощь не спасло mother. Ей осталось несколько дней жизни. Не более того. Врачи, как всегда, ошибались, Виктория протянула еще почти два месяца, самые тяжелые месяцы в моей жизни! Она ушла из жизни 9 мая 1880 года.
А в тот роковой день я закрылся в своих покоях в Букингемском дворце, попросив оградить меня от соболезнований царедворцев. Мне надо было собраться с мыслями. Осознание того, что предстоит взойти на трон меня как-то выбило из колеи. Я был уверен, что это случиться, но не сейчас, намного, намного позже.
Увы, ко мне смог пробиться финансовый секретарь Ее Величества, Генри Понсонби. Ну, это не удивительно, с его-то гренадерским ростом! Он был доверенным лицом моего отца, подполковником, фактически, командовал гвардейским гренадерским полком, шефом которого и был принц-консорт. Генри сражался в Крыму, и проявил себя более чем достойно! Он показал себя не только хорошим военным. Но и отличным администратором, не даром my mama ввела его в Тайный совет. Он сказал, что имеет сообщить мне нечто сверхважное, предназначенное для весьма узкого круга лиц. К полуночи эти лица собрались в моем кабинете, я же постарался сделать все, чтобы наш разговор не оказался подслушанным. Поэтому разговор происходил не в гостиной и не в кабинете, а в спальне — угловой комнате, в безопасности которой я не сомневался. Довольно странным был состав приглашенных лиц: кроме самого Генри были еще один из лидеров консерваторов в Парламенте, Генри Рейкс, молодой политик-консерватор, член Тайного совета лорд Джордж Фрэнсис Гамильтон и еще один сравнительно молодой политик, капитан гренадеров и контролер домашнего хозяйства Хью де Грей Сеймур, граф Ярмут. Ровно в полдень явился еще один человек, которого я ожидал увидеть меньше всего: адмирал Хорнби. Но то, что рассказал адмирал, было еще более невероятным, чем его появление в моей спальне! Я долго не мог прийти в себя от такого рассказа. Генри Понсонби поблагодарил адмирала за информацию и попросил оставаться у себя, после чего проводил из моих покоев.
— Насколько обвинения русского имеют основания? — сумел я задать вопрос, когда немного пришел в себя.
— Абсолютно точно имеют. — подал голос граф Ярмут. — Есть документы, которые это подтверждают. В том числе финансовые.
— Главный вопрос: имеются ли у русских неопровержимые доказательства нашего вмешательства или это было блеф? В зависимости от этого можно строить стратегию нашего противодействия противнику. — это вступил в разговор Рейкс, всегда осторожный политик. Иногда слишком острожный. Но поэтому он и здесь.
— А еще не помешало бы узнать, не блефует ли адмирал. Например, прикрывает свою задницу из-за Кронштадского провала? — это уже снова я спросил.
— Это мало вероятно. Репутация Хорнби весьма высока. — ответил лорд Гамильтон.
— Сир, адмирал назначил встречу через врача ее Величества еще до того, как произошел несчастный случай, он не знал, прочитала королева письмо или нет и хотел предотвратить это. Хотя мотив был не только забота о здоровье Ее Величества, ведь он просил Дженнера ехать во дворец, но и предупредить королеву от необдуманных резких поступков. И он не знал, что письмо уничтожено, просто не мог знать!
— Вы убедили меня, сэр Генри. И прошу вас, я еще не король… если есть хоть какая-то надежда я буду молиться, чтобы матушка выздоровела. Если же мне придется надеть на себя корону, надо понимать, что нам делать? Это ведь ультиматум. У царя хватит золота, чтобы объявить охоту на всю нашу семью. И людей, чтоб это исполнить. Как вы оцениваете его угрозы, господа?
— Именно как угрозы, Ваше Королевское Высочество. Это пощечина, вызов, русский царь бросает нам перчатку. Прекрасно, что письмо сгорело. Надо, чтобы слухи об этом распространились как можно быстрее. — высказался Рейкс.
— Вы правы, сэр Генри, я бы добавил следующее действие: отправить к императору Михаилу нашего посланника: так и так, не понимаем, из-за чего произошли недоразумения между нашими государствами, Ее Величество вот-вот представится, давайте начнем все с чистого листа. Тогда станет ясно, блефует Михаил или нет. Его угроза означает начало мировой войны… И Россия не выстоит против коалиции всех европейских держав. Нам необходимо время, и его надо выиграть! — это уже вступил в роль второй Генри — Понсонби. Ну что же, а пока матушка находится в столь плачевном состоянии мне надо определить способность империи к войне с Россией. Конечно, на море… на суше пусть воюют другие!
[1] В некоторых случаях, чтобы читатель не так часто спотыкался об английские фразеологизмы, автор взял на себя смелость заменять их русскими аналогами.
[2] Mother, my mom, mom, mama — мама (англ.)
Глава двадцатая. Семейные разборки
Часть седьмая
Дело-то семейное
Семья — это не те, кто тебя балует и следует всякому
твоему капризу. Это те, кто сражается за тебя и
за кого сражаешься ты.
(фраза из фильма)
Глава двадцатая
Семейные разборки
Санкт-Петербург. Новомихайловский дворец
19 марта 1880 года
– Где ты был?
– В лесу!
– Что ты там делал?
– Я хотел сразится с бешеным медведем.