Цена Империи
Шрифт:
Геннадий коснулся губами розового папируса. Египетская бумага слабо пахла сандалом и розовым маслом. «Твоя Корнелия». Подполковник улыбнулся. На душе было тепло и сладостно. Он больше не завидовал Лехе. Конечно, его Настя — красавица и умница, но до дочери сенатора Гордиана ей далеко. Перед его мысленным взором встала Корнелия — чистая, утонченная, благородная, юная… да их даже сравнивать нельзя! Вот он, Черепанов, никогда не женился бы на гетере. Хотя по здешним понятиям это — не позор, даже почетно. Но как можно брать в жены женщину с таким прошлым?
«Вот
Но думать надо было не столько о прошлом, сколько о будущем. Следовало отмазать Коршуновскую Настю и его самого. Капитально отмазать. Так, чтобы потом никаких расследований и разборок. Реально это? Вполне. Менофил, лиса краснополосая, однозначно дал понять, что хочет со мной дружить. И с Лехой он тоже будет дружить, если вложить в него мысль, что дружба с таким авторитетным риксом — гарантия безопасности провинции. А так ли это? Хорошо бы на эту тему с Лехой перетереть…
Глава тринадцатая
Наместник Нижней Мезии Туллий Менофил (продолжение)
Надо признать: выглядела Анастасия сногсшибательно. Одетая, накрашенная и завитая по последней римской моде, в дорогих шелках и украшениях, которыми не могла похвастаться ни одна знатная матрона Маркионополя. Даже у присутствовавших здесь дочерей самого наместника Туллия побрякушки были скромнее. Ничего удивительного. Наместник Туллий — очень богатый человек, но его богатства — это в основном вклады и недвижимость. Держать собственность в виде драгоценностей — типично разбойничий подход. Однако в данном случае эффект был достигнут. Более того, Леха Коршунов смотрелся ничуть не хуже своей жены (ее же стараниями) и намного респектабельнее своего командира. Черепанов, в своих парадных доспехах, выглядел рядом с расфранченным младшим кентурионом, как селезень рядом с павлином. Мысленно он сделал в памяти зарубку: использовать умения Лехиной подруги для повышения собственной респектабельности. Сразу видно: она понимает в этом толк. Было бы совсем неплохо предстать перед Корнелией (и прочей аристократией) не суровым солдатом, а изысканным вельможей.
— Благородный сенатор Туллий, позволь представить тебе, владыке важнейшей из римских провинций, моего друга и подчиненного, недавно повелевавшего дикими скифскими воинами, соревновавшимися в доблести с нашими легионами. Бывший рикс гревтунгов, а ныне кентурион моей когорты Алексий Виктор, прозванный Коршуном.
— Польщен столь высоким знакомством. — Коршунов приветствовал наместника, на римский лад прижав кулак к груди. — Но хочу уточнить: риксы, принцепс, не бывают бывшими. Бывший рикс — мертвый рикс. А я жив!
Сказано было на вполне приличной латыни. Правда, фразу эту Коршунову пришлось довольно долго репетировать. Как и следующую…
— А вот, достойнейший Туллий, моя супруга Анастасия Фока!
— Будь моим гостем, кентурион Алексий… — улыбнулся наместник. («Анастасия Фока… где-то я уже слышал это имя», — подумал он). — Или ты предпочитаешь, чтобы тебя именовали риксом?
— Кентурион — лучше, — сказал Коршунов. — Я служу Риму… — Его словарный запас стремительно иссякал.
— Замечу: у тебя очаровательная жена, кентурион, — продолжал наместник. — Где я мог слышать твое имя, домна?
— Я родилась в Сирии, — ответила Анастасия. — Как и ты, благородный Туллий. Может, там?
— Анастасия Фока… — повторил наместник, будто пробуя имя на зуб.
Черепанов
— Великолепные музыканты у тебя, владыка [64] , — польстил наместнику Геннадий, хотя единственная здешняя музыка, в которой он разбирался, — это трубные звуки боевых флейт и буккин.
64
Обращение «владыка», dominus, весьма уважительное, использовалось как обращение к старшему: раба к господину, сына к отцу, клиента к патрону, ученика к учителю, подчиненного к вышестоящему, а также формой вежливого обращения к незнакомому лицу. Но слово становилось оскорбительным для гражданского сознания римлян в том случае, когда они чувствовали, что оно выступает в своем буквальном значении, и тогда оно характеризовало власть даже более одиозную, чем власть царя (rex), и приближалось к современному значению слова «тиран». «…Он превратился из царя во владыку (dominus) …ибо владыка есть тот, кого греки называют тираном; а царем называют того, кто подобно отцу заботится о народе». Цицерон. «О государстве».
— О да!
Наместник посмотрел в сторону эстрады, где, возвышаясь над головами гостей, наяривал на лирах, барабанах и прочих инструментах праздничный оркестр. На первом плане изгибалась и перебирала стройными ножками темнокожая танцовщица в одежде из разноцветных лент. Вот ее голосок Черепанов послушал бы с удовольствием. Наедине. Кстати, почему бы и нет? Надо только намекнуть об этом ее хозяину…
Наместник удалился — приветствовать кого-то длинного и лохматого, в сенаторской тоге. Философа из благородных, вероятно. А спустя четверть часа гостей пригласили к трапезе.
Черепанову и его спутникам было отведено почетное место: за одним столом с хозяином. Геннадию — поближе, Коршунову с Анастасией — подальше. Всего же столов было не менее дюжины.
— Вероятно, такой праздник обходится недешево, — заметил Черепанов.
— Естественно, — ответил наместник. — Но этот праздник оплачивает не городская казна, а вот он. — Сенатор кивнул на возлежавшего напротив верховного жреца бога Меркурия. Жрец уже накушался и задремал — у него был сегодня трудный день. — Расскажи, доблестный Геннадий, что происходит в армии? Они более не ропщут?
— Не могу тебе сказать касательно всей армии, но моим легионерам роптать некогда. Мой принцип прост: солдат должен быть сыт, обмундирован и постоянно занят делом. Разумеется, и жалованье он должен получать в срок. А если у солдата остаются силы роптать, значит, кентурион мало его гоняет. В моей когорте таких кентурионов нет. Да и во всей армии Максимина — тоже.
— Армии Максимина? — нахмурился наместник.
— Он ею командует. Разумеется, верность легионов принадлежит богоравному императору Александру.
— Так ли это? Император, насколько я слышал, не сомневается в верности своих азиатских легионов, а здесь…
— Здесь, владыка, дела обстоят так же! — отчеканил Черепанов. — Легионы преданы командующему, а командующий верен Августам! Как и все мы.
Черепанов положил правую руку так, чтобы был заметен профиль императора на золотом перстне, украшавшем его безымянный палец. Перстень этот был вручен ему год назад самим Августом — в знак особого доверия. Носитель такого перстня мог лично обращаться к повелителю Рима.