Цена любви
Шрифт:
Тщательно помыв руки в ванной, Екатерина прислушалась: с кухни доносился тихий звон посуды и осторожные шаги Ирины Генриховны, видимо боявшейся разбудить недавно уснувшего Ваську. Хотя, по Катиным наблюдениям, плетневский отпрыск спал, как утюг…
Катя решительно направилась на эти вполне домашние, уютные звуки и некоторое время, слегка прищурившись, наблюдала за подругой, хлопочущей возле плиты, прежде чем заговорить:
— Слушай, Ир, — она достала из кармана пачку сигарет и зажигалку, — а чего ты тут, собственно говоря, делаешь? Может, ты
— В смысле? — Ирина Генриховна повернулась и уставилась на Катю с искренним недоумением. — Как это — что? Собираюсь быстренько картошку им на утро поджарить…
— Да? — Екатерина вдруг почувствовала нечто весьма напоминающее злость и выпалила: — А своему мужу ты не собираешься что-нибудь эдакое поджарить хотя бы на ужин?!
Некоторое время Ирина молча смотрела на нее, хмуря брови, потом пожала плечами:
— С каких это пор ты стала так заботиться о Шурике? Кстати, его наверняка еще нет дома.
— А что ему там делать, коли родная жена сутками хлопочет у чужой плиты?!
— Ну, знаешь…
— Знаю! — перебила ее Катя. — Тут и не надо быть слишком умным, чтобы знать. Сейчас ты скажешь, что это не мое дело, а я тебе отвечу, что очень даже мое…
Катя решительно подошла к Ирине и двумя короткими движениями сняла с нее фартук, которым та успела уже здесь обзавестись. Ирина Генриховна не сопротивлялась — скорее всего, от неожиданности. И вслед за этим, подчиняясь подруге, так же покорно опустилась на стул.
— Ирка… — Екатерина произнесла это почти ласково. — Ты не находишь, что ведешь себя несколько… странно? И пожалуйста, не хмурься с таким упрямым видом! Кто еще тебе это скажет, если не я?
— Шурик, например, — усмехнулась та.
— Знаешь, что я думаю? — На слова подруги Катя не обратила внимания.
— Что?
— Думаю, что ты, уж не знаю, сознательно или подсознательно, Турецкому просто-напросто мстишь… Пытаешься отомстить за все годы его работы и соответственно вынужденного отсутствия! То есть играешь с огнем — смотри не заиграйся!
— Господи… Да какая еще игра?! Ты что, не понимаешь, что речь идет о ребенке, о сироте?
— Так ты что же, решила ему мамой стать? — Катя смотрела на Ирину Генриховну в упор и так пристально, что та невольно слегка порозовела под ее взглядом. — В таком случае скажи Турецкому честно: так, мол, и так, подаю на развод!
— Какой еще развод? — Ирина наконец разозлилась. — При чем тут Шурик и развод? Я же сюда не к Антону бегаю, верно? К ребенку!
— Ага… Узнаю твой тщательно скрываемый эгоизм… А об Антоне ты подумала, коли уж о муже не удосужилась?
— При чем тут он? — Ирина Генриховна все-таки не выдержала, отвела глаза и покраснела.
— Слушай, не строй из себя дурочку… Только не передо мной! А то я не вижу, какими глазами он на тебя смотрит! А то ты сама этого не видишь!
— Какими еще глазами? Понятия не имею, я его взгляды не отслеживаю… Вы с Шуриком оба спятили! Оба!
Она резко вскочила со стула.
— Мы или ты? — парировала Катя. — Учти, дорогая моя подружка, в наше время любящие мужья на дороге не валяются! Погляди на меня, живое доказательство этой истины. И если ты полагаешь, что терпение твоего Саши никогда не лопнет, то сильно заблуждаешься!
Неизвестно, что именно возразила бы ей Ирина Генриховна на сей раз, но как раз в этот момент в прихожей щелкнул замок: хозяин квартиры вернулся сегодня неожиданно рано, как раз тогда, когда это, с точки зрения Екатерины, было надо меньше всего.
После того как он, так почудилось Кате, не в меру оживленный, ввалился на кухню, Ирина сделала еще одну попытку вернуться к плите. Но тут ее подруга проявила свой характер в полной мере, решительно отбросив в сторону соображения такта.
— Слушай, Плетнев! — Она развернулась к растерявшемуся Антону. — Скажи, ты картошку жарить умеешь?
— Конечно! — Он непонимающе улыбнулся. — Еще умею яичницу жарить… А что?
— Вот и отлично! Значит, вполне справишься сам, а то Ирина Генриховна сегодня очень спешит, ей еще мужу ужин готовить надо… Пошли, Ирка, а то твой Шурик от голода помрет и останешься ты не просто вдовой, а черной вдовой!
— Почему «черной»? — пробормотал начавший вслед за Ириной краснеть Плетнев.
— Потому что помрет он по ее вине! — отрезала Катя и решительно потащила подругу в сторону прихожей.
На улице стоял не по-осеннему теплый октябрьский вечер, портила который только легкая морось, сыпавшаяся с непроницаемо-черных небес. Тем не менее Ирина зябко запахнула полы своего плаща и, не глядя на подругу, молча и торопливо зашагала к своей машине.
Екатерина припарковала собственный «жигуленок» позади ее юркого маленького «феррари», а посему поневоле устремилась следом. Ей прекрасно было известно это выражение лица Ирины Генриховны: нахмуренные брови, крепко сжатые почти в ниточку губы. Все, вместе взятое, означало довольно существенную степень оскорбленности.
Так и не проронив ни слова, Ирина сняла машину с сигнализации и, нырнув в салон, почти моментально завела движок. Словом, вела себя так, как будто никакой Кати тут и вовсе не было. Навязываться в такие моменты подруге с общением, не говоря уж о нотациях, было себе дороже. Поэтому Катя, дождавшись, когда «феррари» резво рванет с места, просто пожала плечами, стоя возле своего «жигуленка», и лишь после этого открыла водительскую дверцу.
Какое-то время она задумчиво сидела за рулем просто так, не включая двигатель.
«Похоже, Турецкий прав, — вздохнула про себя Катя. — Ирке и в самом деле нужен хороший психиатр… Разговаривать же на заданную тему следовало вовсе не с ней, а с этим размазней Плетневым…»
Она подумала, не сделать ли ей это прямо сейчас, вернувшись назад, но решила, что, поскольку дело касается в первую очередь самого Саши, следует вначале посоветоваться с ним. Иначе не исключено, что толку от этого будет не больше, чем от сегодняшней попытки вразумить Ирину…