Цена любви

Незнанский Фридрих Евсеевич

Все телефонные переговоры и Хабарова и Субботина прослушивал Николай Щербак, сидя в своей машине примерно в полукилометре от клиники. Филипп получал возможность ознакомиться с ними и сопоставить с собственными наблюдениями и информацией ближе к вечеру, в офисе «Глории», куда заезжал ежедневно после работы.

— Знаешь, Саша, — вздохнул он, в очередной раз дослушав в обществе Турецкого дневные пленки, — такое чувство, что мы зря теряем время в этой клинике. Ну не для того же мы тратим деньги клиентки и снашиваем дорогущую аппаратуру, чтобы выяснять, кто там с кем спит?

— Не

для того, — согласился Александр Борисович. — Однако выводы ты, Филя, делаешь рано: всю эту неделю ты пахал в первую смену, верно? А темные дела, как известно, делаются в темное время суток!

— Ты вот все шутишь, — надулся Агеев, — а мне на следующей неделе еще и дежурить предстоит с семи вечера и, между прочим, до семи утра, а там особо не поспишь, мне мой сменщик говорил. Тамошние пациенты особо беспокойные как раз по ночам…

— Лучше скажи, ты в мобильный телефон Субботина когда наконец жучок впаяешь? Вряд ли кто-то из них станет вести интересующие нас разговоры по служебному номеру. Если им вообще есть, что в этой связи вести… Во всяком случае, сам Хабаров, по-моему, чист, как ангел!

— Совсем забыл! — Агеев хлопнул себя по лбу. — Я же как раз сегодня и дождался наконец этой звездной минуты!

— А Коле, разумеется, отзвонить забыл… Быстро звони, пусть настраивает свою бандуру на его мобильный номер!

— Хорошо тебе рассуждать, — обиделся Филя. — С Хабаровым проще было, он рассеянный, как все эти профессора из анекдотов, постоянно свой аппарат забывает прямо на столе, а кабинет никогда не запирает! Единственное, что требовалось, — дождаться, когда его секретарша в туалет выйдет… А Субботин — его прямая противоположность. За всю неделю первый раз оставил мобильный в кабинете без присмотра сегодня, к своей красотке зачем-то спешил…

— А медсестра его где в это время была? — неожиданно заинтересовался Турецкий технической стороной дела.

— А медсестру ваш покорный слуга самолично из кабинета выманил! — самодовольно фыркнул Агеев. — С дамами, как ты понимаешь, в этом смысле проще.

Он достал собственный мобильный и набрал номер Щербака. Отзвонив Коле, Филипп вновь пессимистично пожал плечами:

— Точно тебе говорю, Сань, мы в этой клинике только зря теряем время… Вот увидишь! Субботин, конечно, малоприятный тип, только для убийства у него, во-первых, кишка тонка, во-вторых, никакого мотива, чтобы собственных пациентов гробить, нет и быть не может. Скорее, наоборот! Скажи на милость, какой врач откажется записать на свой счет внезапно выздоровевшего пациента, считающегося безнадежным?

— Выздоровевшего? — Александр Борисович усмехнулся, выдвинул один из ящиков своего стола и извлек оттуда несколько факсовых страничек. — Ты вот все время на Щеткина грешишь, мол, работает он, как слон в посудной лавке. А теперь глянь, что он для нас раздобыл сегодня утром!

Еще до того, как Агеев взял бумаги в руки, он понял, что перед ним копия заключения о вскрытии патологоанатомом чьего-то тела: таких документов он на своем сыщицком веку навидался, что называется, выше крыши… В данном заключении речь шла о Натане Рубисе. И если отбросить медицинские термины, в соответствии с результатом вскрытия

ни о какой ремиссии по поводу опухоли говорить не приходилось. Зато приходилось удивляться тому, что Натаниэль Михайлович, так же как и отец Клименко, почувствовал резкое улучшение общего состояния…

— Как видишь, тканевые изменения в соответствии с так называемой четвертой стадией плюс метастазы… — сказал Турецкий. — Не подумай, что это я такой умный: это у Пети хватило ума проконсультироваться с патологоанатомом. Тот утверждает, что при данном физическом состоянии человек просто-напросто не может уже самостоятельно двигаться, не то что оживленно бегать и заниматься делами! Такие больные лежат пластом на своем смертном одре, помочь им ничем нельзя. Спрашивается: каким образом тогда все трое уверенно чувствовали себя лучше? Да какой там лучше?! Чуть ли не полностью здоровыми! А?

— И правда мистика… — пробормотал Агеев. — Значит, по меньшей мере в одном Субботин точно соврал. Он утверждал, что опухоли у всех троих… как это? Ага, купировались, то есть уменьшились, процесс перерождения тканей, как они там выражаются, остановился… или приостановился…

— Вот что, Филя, — задумчиво проговорил Турецкий. — Щербак, когда разговаривал с Хабаровым, а затем с Субботиным, видел в интересующих нас историях болезней рентгеновские снимки и результаты томограмм… Кто, кстати, у них работает на томографе?

— Как раз старшая медсестра. Она чаще всего делает это самостоятельно, докторесса, которая, кажется, имеет к томограммам отношение, почти все время занята на приеме и, судя по всему, доверяет Галкиной полностью… Та вроде бы и правда весьма профессиональна.

— Еще бы у нас в частных клиниках дилетанты и разгильдяи работали, — проворчал Александр Борисович. — Дело не в этом, а в чем — ты уже и сам наверняка понял: рентгеновские снимки Рубиса, Уварова и Клименко или хотя бы одного из них нужно раздобыть, и как можно быстрее… Считай, на данном этапе это твоя задача номер один.

— Только не подумай, что это легко… А может быть, и вообще невозможно! — возразил Филя. — Архив у них хранится за сейфовой дверью, ключ, по-моему, только у секретаря Хабарова… Во всяком случае, я сам слышал, как один из докторов, Кашапов, просил его именно у нее.

Турецкий ненадолго задумался, потом кивнул:

— Раз так… Придется Щербаку попросить профессора вполне официально предоставить нам пленки на пару дней… Надеюсь, этого времени хватит, чтобы разобраться с ними.

— А что ты собираешься узнать? — не удержался Агеев.

— Всего лишь, когда именно они были сделаны, Филя. У рентгеновских пленок довольно высокий темп старения, так что…

— Думаешь, кто-то ими манипулировал или подсунул в истории болезней чужие снимки?

— А как еще можно объяснить тот факт, что Хабаров и Субботин утверждают, будто процесс болезни был купирован? Подменить снимки ничего не стоит, внутренности у нас у всех одинаковые, это тебе не физиономия! Допустим, ошибся Субботин, причем во всех трех случаях сразу. Но профессор ошибиться не мог точно, на то он и профессор… Да и вообще, думаю, ни один онколог не ошибется, считывая рентгеновские пленки!