Цена наслаждения

Коул Кресли

Когда они следом за Хакаби поднимались по лестнице, Виктория неожиданно спросила:

– Сколько лет этому поместью? Я не помню, чтобы оно выглядело таким... старым.

– В том виде, как сейчас, Корт был построен в начале семнадцатого века, – ответил Хакаби. – Но резиденция находится здесь с конца четырнадцатого.

Корт всегда поражал Гранта своей планировкой. Так как дом имел вогнутую форму, то из большинства комнат на каждом из трех этажей открывался вид на два центральных двора – нижний и верхний, как

их здесь называли, а также на живописные окрестности. Но теперь дом был просто скорлупой, еще более пустой, чем он запомнился Гранту. Когда Хакаби повел их через коридоры, он снова отметил голые стены и отсутствие ковров.

После того как дам проводили в их комнаты, мужчины прошли в просторные, но почти пустые апартаменты. Грант удивленно поднял брови, но Хакаби, будто ничего не замечая, пожелал ему приятного отдыха и ушел.

Грант умылся и спустился по лестнице вниз, где возле кухни – видимо, самого теплого помещения в доме – встретил еще четырех слуг.

Виктория сменила платье и подобрала волосы, уложив их затейливым пучком на затылке. Она была поистине прекрасна, но для Гранта это уже давно стало данностью. Вместе с тем она выглядела встревоженной; однако он надеялся, что свидание с дедушкой, с которым она пожелала встретиться немедленно, все же пройдет успешно.

Пока Хакаби был занят хлопотами на кухне, Виктория выглянула в пустой холл.

– Это так отличается от Уайтстоуна, – шепнула она Камилле. – Помнится, прежде в Корте было тепло и полно прекрасных вещей.

– Здесь ничего не делалось для его достойного содержания, – пояснил Грант. – Граф пустил все свое состояние на поиски семьи.

Виктория расправила плечи.

– Тогда я должна буду ему помочь и добиться того, чтобы Корт снова стал красивым, как прежде.

Грант недовольно отвернулся. Она так ничего и не поняла.

Эдварду Дирборну только что перевалило за восемьдесят пять. Это был хрупкий мужчина, чье тело казалось иллюзорным в его огромной кровати. Тори знала, что он прикован к постели. Она знала также, что дедушка так ничуть и не поправился, с тех пор как пропали его родные, и поэтому была удивлена, увидев его глаза – они и потускнели от возраста, но по-прежнему светились волей и умом.

– Тори! Неужели это ты? – Граф с трудом приподнялся с подушек.

– Да, – поспешно сказала Тори. Она была очень взволнована встречей со своим последним близким родственником.

– Садись! Садись, пожалуйста! Надеюсь, ты помнишь меня? Ты была такой юной, когда мы виделись в последний раз! Сколько тебе тогда было лет – одиннадцать, двенадцать?

– Одиннадцать. Но я помню тебя, дедушка. Ты построил для меня шалаш из деревьев. И еще мы крали у кухарки какую-то еду...

Граф от души рассмеялся, но его смех тут же заглушил глубокий кашель.

– Ты все помнишь, девочка, – умудрился он проговорить, наконец. –

Что с вами произошло, дорогая? Я провел здесь столько ночей без сна, размышляя об этом.

Тори вздохнула и стала подробно пересказывать историю кораблекрушения, особо выделив смелость и находчивость отца, а также мужество матери. Разумеется, она преуменьшила собственный ужас, когда они с Кэмми пытались найти на острове воду и пищу, но вряд ли ей удалось обмануть графа.

– Мой мальчик. Моя бедная Анна...

Голос старика прервался, и на глазах у него выступили слезы. Виктория тоже всплакнула, хоть она и считала, что уже вполне справилась с прошлым.

– Ты, девочка моя, должно быть, тоже многое пережила!

– Сначала было особенно трудно, – призналась Тори. – Но спустя какое-то время жить там стало вполне комфортно.

Граф изучал ее лицо, будто хотел определить, действительно ли ее слова отражают правду. Наконец, полностью удовлетворенный, он опустился глубже в свои подушки.

– Они очень тебя любили, – добавила Тори. – Мама, пока она еще была жива, говорила, что ты пошлешь за нами, что ты не остановишься, пока не найдешь нас...

– Она так говорила тебе? – живо спросил граф.

– Бессчетное множество раз.

Тори могла поклясться, что грудь ее деда раздулась от гордости, но тут же словно облако набежало на его лицо.

– Боюсь, я растратил все наследство, твое и твоих детей. – Граф смущенно отвел взгляд. – Я считаю чуть ли не счастьем то, что Эдвард не вернулся. Позволить ему увидеть, что сталось с поместьем, значило бы разбить ему сердце. Он так любил Корт. – Граф умолк на время, углубившись в свои мысли, а затем обратил к Тори изучающий взгляд. – Ты знаешь, что я завещал Сазерленду это поместье?

– Знаю, – сказала Тори с едким смехом. – Поверь мне, я это знаю очень хорошо.

Граф нахмурился:

– Когда я умру, он заберет его. Мне надо убедиться, что ты выйдешь замуж и обезопасишь себя раньше, чем это произойдет. Я не для того проделал все это, чтобы оставить тебя в уязвимом положении.

У нее упало сердце. Она не хотела выходить замуж за какого-то незнакомого человека. Ее эмоции были слишком остры, и она не могла даже думать о муже.

Тори заставила себя улыбнуться.

– Впереди у нас куча времени – нет необходимости сейчас беспокоиться об этом. В данный момент я думаю о нашем шалаше, жив ли он...

В течение двух следующих часов они расспрашивали друг друга и отвечали на вопросы. Потом Тори наблюдала, как ее престарелый дедушка борется со сном и рассеянностью, и наконец он все же уснул.

Тори задумчиво смотрела на человека, который ввел в ее жизнь Гранта, изменив все ее течение. Граф отдал все ради своих родных, и она впервые почувствовала себя по-настоящему пристыженной его великодушным подарком.