Цена нелюбви
Шрифт:
— Я хотела спросить тебя, — сказала я, постукивая пальцем по его дискете. — Что это?
— Вирус, — бодро ответил он. — Надеюсь, ты его не загружала?
— Конечно нет, — поспешно сказала я, обнаруживая, что лгать ребенку — все равно что лгать матери; щеки стало покалывать, как в тот раз, когда, потеряв в семнадцать лет невинность, я уверяла мать, что ночевала у незнакомой ей подружки. Мать все поняла. Кевин тоже. — Я хотела сказать, — скорбно поправилась я, — только один раз.
— Один раз и надо.
Мы оба понимали, что нелепо было влезать в его комнату и красть диск, которым я в результате погубила свой компьютер и парализовала свой офис, а потом врываться к нему и обвинять его в промышленном саботаже. Поэтому разговор продолжался спокойно.
—
— Собираю коллекцию.
— Разве не странно собирать такие вещи?
— Я не люблю марки.
Именно в этот момент я представила, что он сказал бы, если бы ты ворвался сюда, полный решимости выяснить, какого чертаон хранит стопку компьютерных вирусов над своим столом: «Ну, после того, как мы посмотрели«Молчание ягнят», я решил, что хочу стать агентом ФБР! И ты же знаешь, у них есть целое подразделение, которое выслеживает хакеров, распространяющих ужасные компьютерные вирусы? Поэтому я изучал их и все такое, ведь я читал, какая это серьезная проблема для новой экономики и глобализации, и даже для обороны нашей страны!..»Лишив Кевина подобного спектакля — он собирает компьютерные вирусы, конец истории, ну и что здесь плохого? — я почему-то чувствовала себя польщенной.
— И сколько у тебя вирусов? — застенчиво спросила я.
— Двадцать три.
— Их трудно находить?
Он посмотрел на меня с прежней неуверенностью, но по какому-то капризу решил поэкспериментировать: поговорить со своей матерью.
— Их трудно поймать живыми.Они ускользают, кусаются. Надо знать, как с ними управляться. Я... как врач. Он изучает болезни в лаборатории, но не хочет заболеть сам.
— То есть ты хранишь их, чтобы уберечь от заражения свой компьютер.
— Да. Маус Фергюсон ввел меня в курс дела.
— Раз ты собираешь их, может, объяснишь мне... почему их создают? Я не понимаю. Ведь вирусы не дают никаких результатов. В чем интерес?
— Я не понимаю, что ты не понимаешь.
— Я понимаю, когда взламывают компьютер телефонной сети, чтобы звонить бесплатно, или крадут номера кредитных карт, чтобы пополнять свой счет. Но от этого компьютерного преступления никто не выигрывает. Какова цель?
— Это и есть цель.
— Не понимаю.
— Вирусы... они, ну, элегантны, что ли. Почти... чисты. Это... это как благотворительность, ясно? Это бескорыстие.
— Но это не сильно отличается от создания вируса СПИДа.
— Может, кто-то его и создал, — учтиво сказал он. — Ты печатаешь на своем компьютере и идешь домой, и холодильник включается, а другой компьютер выплевывает твой чек. И ты спишь, и ты вводишь еще больше дерьма в свой компьютер... Все равно что быть мертвым.
— Так вот в чем дело... Почти как знать, что ты живой. Показать другим людям, что они тебя не контролируют. Доказать, что ты что-то можешь, даже рискуя арестом.
— Да, примерно так. — Кевин явно оценил мою речь. И я словно поднялась в его глазах.
— Понятно, спасибо за объяснение, — сказала я, вручая ему диск.
Я направилась к двери.
— Твой компьютер накрылся, не так ли?
— Да, накрылся, — печально сказала я. — Полагаю, я заслужила это.
— Послушай, если ты кого-то не любишь и у тебя есть его электронный адрес, просто дай мне знать.
Я засмеялась:
— Хорошо. Обязательно. Когда-нибудь. Их довольно много.
— Лучше предупреди, что у тебя есть крутые друзья.
«Так вот она, связь!»— изумилась я и закрыла дверь.
Ева
16 марта 2001 г.
Дорогой Франклин,
Ну вот, опять вечер пятницы, и я собираюсь с духом перед завтрашним визитом в Чатем. Галогенные
Меня смущал добровольный поток всепрощения, нахлынувший на обломки нашей семьи после четверга.В дополнение к письмам с обещаниями вышибить ему мозги или зачать с ним детей Кевин получил дюжины писем с предложениями разделить его боль, с извинениями за неспособность общества распознать его душевные страдания; письма, дарующие ему моральную амнистию за то, в чем ему еще предстоит раскаяться. Забавляясь, он вслух читал мне выдержки из них в комнате свиданий.
Несомненно, прощение нераскаявшегося превращается в пародию; я говорю и о себе. Я тоже получила поток корреспонденции (мой электронный и почтовый адреса были вывешены в Сети без моего согласия, и на partnersnprayer.org, и beliefnet.com; словно не оставалось ни минуты, когда бы тысячи американцев не молились за мое спасение), в большинстве своем взывающей к Богу, в Которого я была склонна верить еще меньше, чем прежде, и всеобъемлюще оправдывая мою материнскую небрежность. Могу только предполагать, что этих действующих из лучших побуждений людей тронуло мое плачевное положение. Однако меня тревожило то, что почти все эти письма были присланы незнакомцами, а это несколько принижало их ценность. И я чувствовала в них самодовольство, свидетельствующее о том, что кричащее милосердие стало религиозной версией езды в ярком, привлекающем всеобщее внимание автомобиле. А вот стойкую неспособность моего брата Джайлза простить нас за нежелательное внимание, кое мой сын навлек на нашу семью, я ценю очень высоко хотя бы за откровенность. Я даже подумывала отослать те письма с пометкой «вернуть отправителю», как товары, которые не заказывала. В первые месяцы, еще задыхаясь от горя, я больше стремилась к свободе парии, чем к удушающим ограничениям христианской благотворительности. Откровенная мстительность писем ненависти была ярко-красной, как сырое мясо, тогда как доброта сочувствия — пастельной и пресной, как консервированная детская еда. После прочтения нескольких сострадательных страниц я чувствовала себя так, словно только что выползла из бочки с давлеными фруктами. Мне хотелось трясти этих людей и визжать: «Простить нас! А вы знаете, что он сделал?»
Когда я вспоминаю прошлое, меня больше всего раздражает тот факт, что вошедшее недавно в моду тупое всепрощение раздается столь избирательно. Обычные слабаки — расисты, женофобы, фетишисты — могут в очередь не записываться. Убийца КК собирает урожай сострадания по переписке. Запутавшаяся преподавательница театрального искусства, отчаянно желавшая понравиться, подвергнута остракизму до конца жизни. Отсюда ты можешь сделать правильный вывод: твое сочувствие волнует меня больше, чем капризы всеамериканского сострадания. Ты из кожи вон лез, чтобы понять таких убийц, как Люк Вудем из Перла и маленькие Митчелл и Эндрю из Джонсборо. Так почему у тебя не хватило сочувствия для Викки Пагорски?
Тот скандал разразился в 1998 году, в первом семестре. Кевин второй год учился в старшей средней школе. Слухи циркулировали уже несколько недель, но мы были не в курсе и впервые узнали, когда администрация разослала письма всем ученикам мисс Пагорски. Я удивилась тому, что Кевин выбрал курс театрального искусства. В то время он уклонялся от всеобщего внимания, тем более не стремился сбрасывать свою маску нормального парня. С другой стороны, как следовало из атмосферы его комнаты, он мог быть кем угоднои, вероятно, годами интересовался актерством.