Цена Рассвета
Шрифт:
Фархад с интересом слушал жреца, еще не слишком понимая, какое отношение эта история, не слишком-то отличающаяся от школьной, имеет к его ответу.
— Чтобы выжить на планете, которая казалась непригодной к этому, нам нужно было все мужество и помощь высших сил. По счастью, на корабле нашлись двое, посвященных в истинную веру.
Юноша насторожился. На этом моменте история пошла вразрез с изученным прежде. По канонической общеупотребительной версии все колонисты изначально поклонялись Ману, но часть, увлекшаяся ересью маздакизма, восстала против правоверных.
— Мы создали наш мир, не слишком похожий на мир предков. По сути дела, мы отвергли обычаи Терры, все и сразу. Одна из тайн, которые не сообщают посвященным первого и второго круга, состоит в том, что традиции наших прародителей были близки к тем, что существуют на Вольне. Равноправие полов в том числе. Нам пришлось отказаться практически от всего…
— Я правильно понял, что предки на Терре жили так, как эти еретики? — стараясь говорить спокойно, поинтересовался Фархад. Последнее известие произвело эффект ведра ледяной воды.
— Совершенно верно. Но мудрые среди первых поселенцев сразу поняли, что эти обычаи для нас будут подобны смерти. Взгляни на мужчин Вольны, на этих презренных, лишь обликом подобных мужчинам, расслабленных и безвольных выродков. Зато женщины их мужеподобны и распущенны, по сути, не нуждаются в мужчинах. Как быстро они вымерли бы среди наших бесплодных снегов?
Фархад погрыз кончик косы, представил себе вольнинцев, оказавшихся в том же положении, что и предки, презрительно фыркнул.
— Маскулинизация женщин, феминизация мужчин — путь к вырождению общества. Мы делаем наших женщин покорными и связанными сетью обычаев, чтобы ни одному из мужчин не пришло в голову, что он может снять с себя бремя ответственности. Представляешь ли ты себе, как твоя мать состоит на службе, а твой отец прохлаждается в безделье? Как ты сам бездельничаешь, в то время как твоя супруга, забыв о деторождении и управлении домом, занимает начальственный пост?
— Глупость какая… ох, простите, господин жрец!
— Не стоит просить прощения за верные слова, — усмехнулся тот. — Каждая пятая семья на Вольне живет примерно так. Оттого уже второй век они стоят на пороге вырождения. Женщины не хотят рожать, ибо помощь государства ничтожна, а мужчина имеет возможность покинуть их в любой момент. Мужчины не приспособлены ни к труду, ни к умственным упражнениям, зато женщины преуспевают во всем. Если ты думаешь, что женщины не пригодны к этому по своей природе, то ошибаешься, Фархад. Мы заставляем всех думать так, но одна из главных наших тайн состоит в том, что они могли бы стать равными нам, мужчинам. Увы, тогда бы мы стали жалкими и беспомощными… В теплом климате Вольны эта роскошь убивает медленно. Нас бы она убила быстро. Подумай об этом, завтра я пришлю за тобой.
В келье Фархада ждал все тот же скудный ужин, но сейчас его не волновал вкус пищи и воды. Общественная система, основанная на учении Мана, вдруг засияла в новом свете, обрела безупречную стройность. Он хотел нести ее людям, служить ей всеми силами души…
11
Через три месяца самостоятельной жизни в столице Аларья научилась «свистеть» по полной программе. Она быстро разобралась, что этим загадочным словом обозначается умение жить, ни перед кем не отчитываясь, нигде официально не работая — словно поперек движения всего мира. Аларье это удавалось лучше прочих, и скоро компания стала называться не «спевкой Левы», а «спевкой Аларьи и Левы», причем Леву все чаще забывали упомянуть. Она пока что была несовершеннолетней, и потому милиционеры, проверив документы, отпускали ее: по законам Вольны на задержание несовершеннолетних требовалось пригласить социального работника, и они предпочитали не связываться. Шансы нарваться на патруль с «соцрабом» были минимальны, да и человека без формы в сопровождении двух милиционеров можно было заметить издалека.
К тому же из всей компании только Аларья умела делать что-то толковое. Пусть она и рисовала, по словам Михала, в стиле «деревенской школы», но именно это устраивало директоров яслей и детских садов, столовых и продуктовых магазинов. Ей можно было заплатить втрое меньше, чем любому государственному художнику, оформить заказ на кого-то из родственников и положить разницу в карман. Работать за гроши было обидно, но все лучше, чем вкалывать с девяти до шести на какой-нибудь дурацкой должности типа помощника продавца.
Деньги требовались постоянно. Михал каждый день требовал по десятку злотых на компоненты «дымки», но после нее по утрам невозможно было проснуться, и Аларья быстро привыкла перед работой выпивать по паре стаканов травяного чая, заварку для которого где-то покупал белобрысый. После него мир казался медленным, простым и понятным, работа спорилась сама собой — кисти так и летали по бумаге или пластику, идеи рождались быстро. Получалось не отвлекаться, рисовать, не отходя от витрины или стены по пять-шесть часов подряд. Потом болела голова и немели мышцы, но можно было надышаться «дымки» или пожевать горько-соленую коричневую жвачку, которая отлично расслабляла. А ведь еще нужно было есть, пить…
Аларья знала, что все это — и чай, и жвачка, и «дымка» — запрещено, но ей было все равно, точнее, даже нравилось это понимать. Официальное, разрешенное накрепко связывалось с милиционерами, гонявшими спевку из парков, арестовывавшими старших; с родителями, их грошовой зарплатой, нудным трудом, тупым восхищением сестрицей, безмозглой военщиной; с директорами детских садов и школ, через раз платившими половину от обещанного.
За месяц до ее совершеннолетия всю спевку арестовали: уже не за нарушение режима проживания, а за сбыт наркотиков. Аларью отпустили на месте, но на возвращение приятелей рассчитывать смысла не было. С нее самой взяли обязательство не покидать город и явиться к указанной дате для дачи показаний. Девушка, конечно же, наплевала на все подписанные документы, тем более что адрес она указала фальшивый — одну из давно покинутых «полян» в нежилом квартале. Тем не менее, через пару дней оказалось, что самые главные проблемы состоят вовсе не в конфликте с властями.
Без чая еще как-то можно было выжить: пока что подрабатывать было негде. Раньше заказы для нее находили Лева или бритая налысо Кшися, дочь каких-то чинов из министерства культуры. Отсутствие «дымки» и жвачки оказалось куда более серьезной проблемой. На третий день Аларья проснулась в холодном поту, ее тошнило, но она едва смогла доковылять до унитаза: суставы распухли и болели. Что такое ломка, она пока что знала лишь понаслышке и сначала подумала, что просто отравилась. Рука, полезшая в карман за жвачкой, натолкнулась на пустоту.
Аларья в панике обшарила карманы куртки, рюкзак, поискала под подушкой, потом по всей квартире заброшенного дома, где ночевала. Все кончилось, а это означало, что нажеваться и отоспаться, пока кишки не перестанет крутить, не выйдет. Смешивать компоненты для «дымки» она тоже не умела. Михал показывал, но у девушки вышло плохо, и тот сказал, что не судьба, таланта нет — значит, и соваться не стоит, только продукт переводить.
В аптеке она попросила обезболивающее. Провизор посмотрел на бледную и трясущуюся Аларью косо, долго расспрашивал о симптомах, предлагал обратиться в больницу. Девушка врала что-то связное и сама удивлялась тому, как хорошо и достоверно у нее получается. К счастью, проверять документы провизор не стал, а то имел бы право задержать ее и вызвать «Экстренную помощь».