Цена слова
Шрифт:
Дорога вывела к развилке, подводя к выбору: либо вышагивать по асфальту пару-тройку лишних километров вдоль дороги, либо пройти напрямик по тропинке через гаражи. Недолго думая, я выбрал второе. Так смогу успеть в детдом раньше, может, удастся стащить со столовой кусок-другой, пока толпа оглоедов не лишит возможности нормально пообедать. После пропущенного завтрака и шести уроков есть хотелось так, что живот начинал переваривать сам себя. Болезненно урчал, обещая скорейший гастрит и язву.
А завтрак пропустил вот по какой причине…
Кефир успел шепнуть перед выпуском в жизнь, что с утра меня встретят неизвестные в детдоме на выходе. Он как-то подслушал разговор дрека. Пришлось вместо принятия пищи выпрыгивать в окно с другой стороны здания. Значит, если сегодня вернусь в дом Аркашки, приезжие быки заломают и выбьют с зубами и кровью подпись на переоформление бумаг. Квартира достанется директору, а что случиться со мной — вопрос из вопросов. Убивать не станут — бумаги так быстро не оформить, вдруг ещё понадоблюсь? — но инвалидом сделать на всю жизнь, как два пальца об асфальт…
Рюкзак не сильно тяжелил плечи. К чему-чему, а к тяжести привык. Сельский быт и отцовские тренировки не забыты. Слепили крепыша. Пусть и не того, что из сохинских, но тоже не рахит.
Эх, батя. Был бы ты чуть жёстче, мир вряд ли скинул тебя с жизненной дороги. Ты был слишком добрый, а такие Чистилищу, на что больше всего похож этот мир, ни к чему…
Батя, батя. Один удар в пах парня с ножом повернул бы сюжет того вечера совсем иначе. Но ты привык биться честно, решил выяснить сначала причину для драки. Будто жизни вообще нужны причины, чтобы резко оборваться.
От размышлений оторвала докатившаяся речь.
— Эй, урод! Деньги говорю, давай! Слышь?!
Злой голос доносился из-за гаражей. В который раз, проклиная себя за любопытство, я зацепился за край крыши и, прислушиваясь к ноющему плечу, подтянулся. Очутился над рядом «ракушек». Стараясь не делать лишних звуков, скинул рюкзак, осторожно подполз к краю крыши и заглянул вниз.
Четверо до боли знакомых детдомовских балбесов окучивали болезненного вида паренька на предмет наличия у него денежных средств. Обычный развод, гоп-стоп. Или как говорил сельский учитель истории, Марк Захарыч: «Суровая действительность истории, где слабый при встрече с сильным становится ещё слабее».
Паха, Копчёный, Рябой и Костян. Четверо уродов из семи моих обитателей комнаты. Их сложно поменять. Тянет к прошлому. Жека, Кот и Кефир не такие, как они. Просто тоже не повезло в своё время. Каждому не везёт в жизни по разному: у одних Феррари колесо спустило, других при рождении акушер роняет…
Жертва — паренёк лет четырнадцати-пятнадцати, не выглядел сверстником, был на полторы головы ниже самого низкого из оппонентов. Большие очки с толстыми линзами занимали едва ли не половину белого, как мел лица, добротно усыпанного веснушками.
Это у меня по логике вещей должны были быть такие веснушки. Я рыжий! Но почему-то напрочь их лишён, а этому парню не повезло. Хотя вроде бы русый. Эта генетика — сумасшедшая вещь!
Паренёк со стоящими торчком волосами под «ёжик» трясся сильнее листьев на ветру. Как на глаз, так адреналина в нём под завязку. Только применял он его не в правильном русле, размазывая кровавые сопли по лицам гопников — предпочитал бою ступор.
Не все воины. В последнее время я вывел для себя такую классификацию людей: волки, овцы, пастухи и собаки. Рамки восприятия расширились. Если в первый день попадания в детдом делил всех только на первые два «класса», то со временем поумнел. День за три идёт, если не за неделю…
Паренёк на бедняка не походил: под курткой костюм-тройка, лакированные туфли и дипломат. Всё это выводило в разряд престижа. Ещё бы волосы чуть отрастил, зализал назад и того глядишь — вылитый сын бизнесмена или очень обеспеченного родителя.
Но что он здесь делает, этот золотой мальчик? Где охрана?
Впрочем, это не мои дела, а детсадовские отрицальщики просто не доедают в столовых. Их можно понять. Жизнь у всех разная. Пойду я, пожалуй. Своих проблем хватает.
— Вот. Вот все деньги, что у меня есть, — паренёк с мольбой в голосе выложил на руку Паши довольно приличные купюры. Среди рублёвых соток и пятисотенных лежали доллары и евро. — Возьмите всё, только не трогайте меня… Я вам ничего не сделал… Отпустите. — По щекам пацана потекли крупные слёзы.
Я поневоле приметил, что паренёк-то совсем моего возраста, только очень хилый и больной. Не всё, наверное, можно купить на деньги. Да, точно. Сверстник. Вроде бы видел в параллельном классе…
— Смотрите пацаны, у него доллары! Да я такие только по телику видел! Ты, мешок, совсем страх потерял? — Паша скривил прыщавое лицо. Глаза, глядя на богатство в руках, загорелись недобрым огнём.
— И что ты всё мямлишь? Отдам! Отдам! — Передразнил Рябой и забрал у пацана очки. Тут же напялил на себя, изобразил глупую рожу и стал дразнить. — Конечно, отдашь! Всё отдашь и даже ещё принесёшь… — Рябой придвинулся к пацану, угрожающе добавил. — Если не хочешь неприятностей. Так ведь?
Ну, вот играть начинают.
«Ёжик» затряс головой. Выглядел беспомощным котёнком. Глаза без очков давали расплывчатую картину мира.
Это насколько можно быть ботаником, что так зрение посадить? Я, как отличник, не понимал этого полного погружения в мир книг. Чтение надо чередовать с физической работой. Читать сутками напролёт — не только садить зрение, но и забывать почти всё прочитанное тут же.
Трое друзей Рябого заржали, как кони. Стали улюлюкать. Копчёный тут же ткнул жертву локтём в живот, тот изогнулся пополам, сразу зарыдал. То ли от страха, то ли локоть действительно больно приложил.
Паренёк запричитал, глотая слёзы:
— Что я вам сделал? Что вам ещё нужно? Можете забрать и сотовый, берите всё, только уходите… отпустите! — Голос сорвался на визг.
Гопников это только больше взбесило. Я отмечал это в серых глазах. Они горели огнём власти над ситуацией. Волчата почувствовали кровь.
Вот стоят четверо крутых парней, властители сюжета, властители маленького мирка своей жертвы. Стоят и наслаждаются каждым моментом, каждой пролитой слезой. Они чувствуют себя на высоте, на гребне волны. Только в таких шакальих стаях они могут возразить судьбе, сказать ей, что не только им не везёт.