Цена слова
Шрифт:
— Это синьор Диего. — Перестал блеять мой переводчик, вперившись взглядом в стильного старикана. — Нотариус синьора Карлоса.
Старичок подошёл поближе и я едва не спустил курок на автомате, принявшись хохотать.
Вот так судьба подбросила знакомого.
— Игорь? Игорь Данилович? Наследник Денис Львовича? — Спросил по-русски старичок. Что ты здесь делаешь?
— Да и ты вроде не Диего. Да, товарищ Гумилев? Карлос же не имеет дел с русскими… То есть, не имел. Как ты ещё не убит?
— Я сказал, что я украинец. — Усмехнулся нотариус.
— Помогло?
— Для него это другой конец света, — хохотнул «Диего». — Что-то вроде Индонезии. Уровень образования всё-таки падает.
Старичок-нотариус был не кем иным, как бывшим нотариусом Дениса Львовича. То есть тем человеком, который сунул мне под роспись документы, что фактически упекли за решётку. Он наградил меня приманкой, за которой приплыли акулы. А разве мне в том возрасте милых шестнадцати лет было до экзотической рыбалки?
И вот, одиннадцать лет спустя, судьба нас свела. Я с автоматов в руке, а он сидит на стуле, скинув убитого, и курит дорогую сигарету с мундштука, совсем как тогда, в пятикомнатной квартире Чудиновых. По деловому собран, если и нервничает, ожидая своей участи, то виду не показывает. Со многим привык иметь дело.
И почему из меня такой хреновый мститель? Скольких убил по заказу? И почему не могу убить кого-то за себя, за свою жизнь, за свою… месть?
Всё-таки есть что-то, что не могу перешагнуть.
Автомат полетел на газон. Я сел рядом с Гумилевым на свободный стул и улыбнулся солнцу. Глупо, наверное, улыбаться, сидя в окружении трупов, но что-то не слышу звуков сирен или грохота вертолётов. Мир за пределами виллы понятия не имеет о произошедшем здесь.
— Как твоя нынешняя фамилия, Игорь? — Осведомился нотариус.
— Огненный, — коротко бросил я.
Он почесал белую бороду, выпустил в небо облачко дыма и задумчиво ответил:
— Если возьмёшь фамилию Карлоса, оформлю наследство. Его наследника всё равно в заложниках держат, а бумагам без разницы, кому принадлежать.
Есть люди, которые не меняются. Жизнь таких ничему не учит. Ну не понимают её уроков, хоть кол на голове теши.
Я засмеялся:
— Нет уж. Хватит с меня наследств. Сам давно работаю. Ты мне лучше домик подыщи на побережье. Да с усыновлением дочери помоги. Семейный я теперь. Дочь. Рыжая, как я. Солнце моё. Ждёт вот папку. А папка рабочие дела улаживает. Задерживаться не хорошо.
Седые брови скривились:
— Хм, рыжая говоришь? Прямо как та девушка. В подвале.
Сердце бум. Бум. Бум. Горло перехватило.
Выдавил из себя:
— Рыжая? В подвале?
Нет, стоп. В мире много рыжих. Успокойся и дыши ровно. Чего это я?
— Да. Держит тут Карлос деваху одну. На той неделе у туристической фирмы выкупил. Оформили, как пропавшую без вести. Так вот, рыжая, как ты. Чем-то приглянулась Карлосу. Этот жирный боров до баб охоч. Собирает коллекцию. Только долго не протягивают.
Сердце бьется мощно, тревожно. Странное ощущение. Почему?
Гумилев посмотрел на подружку наркобарона, что лежала рядом с боссом, простреленная его охраной, вздохнул.
— Наскучивают они ему быстро, стреляют таких, да закапывают. А та молодец, вторую неделю на хлебе и воде держится, не сдаётся его уговорам. Эстет хренов, не силой принуждает, а по желанию. А как сдаётся, так потом нож под горло или вот так, под пулю. Куражится, как хочет, в общем. Я тут такого повидал, на несколько томов биографии хватит…
Гумилев ещё говорил, говорил. А я уже бежал в дом. Вроде одна часть и понимает, что наплести старикан мог всё что угодно, лишь бы взять оружие, вернуться за мной в дом и пристрелить. Но на жадного он не похож, да и в дела его не лезу. Да и, наверное, скучно это — под старость лет всё время кого-то объегоривать и убивать. Не тот возраст уже у нотариуса, на жизнь должен накопить.
Значит, я вернусь к Оксане.
Другая же часть меня бежала в дом, в подвал. Там могла быть какая угодно рыжая девушка из миллионов рыжих девушек по всему миру. Но сердце стучало, как на экзамене. И, в конце, концов, в последние часы по жизни мне везёт.
Может двадцатисемилетняя чёрная полоса позади?
Подвал. Клетка. Хрупкий замок. Пинка ботинком вполне хватило, чтобы темница открылась.
Глаза. Пронзительные, бездонные глаза.
Её глаза!
РОСТИСЛАВА!!!
Она поднялась и невидящими глазами уставилась в меня. Я сделал шаг на встречу. Она так же…
В этих объятьях можно стоять вечность. Стоять и ничего не говорить.
Это потом я узнал, что в тот день, когда впервые увидел её, каким-то невероятным образом, тем самым импульсом, что шёл из глубины души, заставил её поверить в себя и она… пошла!
Не только заговорила ещё при мне, а двинулась, упав с коляски, когда видела, что мне по затылку прилетело. На следующий день стала слушаться голова, через неделю руки, а к концу месяца она встала. Встала и пошла. Сначала по комнате, потом по квартире, а через месяц ко мне. Ко мне в СИЗО… Когда псы Колчикова перехватили этот поход, ублюдок не пожалел денег, чтобы отец Ростиславы эмигрировал вместе со всей семьёй в другой город. Жить, учиться, работать. Устроил своего рода благотворительность. Отправил мою надежду к чёрту на кулички, лишь бы никогда не смогла со мной связаться.
Спустя пять лет, отец Ростиславы, вследствие пережитых нервных срывов, умер, Жанна ещё ранее вышла замуж за бизнесмена и переехала в Лондон, взяла Ростиславу, но вскоре та решила вернуться на родину. Ровно четыре года назад. В тот срок, когда должен был подойти конец моего срока заключения, и мы бы встретились. Но я освободился досрочно и уже два года, как служил в армии.
Пока эти лета я постигал армейскую смекалку, бегал по горячим точкам, она жила и работала в России, в нашем городе, в нашем районе, в надежде, что когда-нибудь увидит меня. Того парня, что вошёл как-то в комнату и заставил жить по-новому.