Цена слова
Шрифт:
Значит, три варианта.
Турция — тот же Ближний Восток, надоело.
Франция требует знания французского. Вроде бы.
А вот Испания, хоть ни слова не знаю по-испански, подойдёт. Тепло, квартирка у пляжа и английский в ходу, который подучить побольше и можно жить. С деньгами с визой проблем не будет. Об этом подумаю завтра.
— Оксана, как насчёт Испании? Когда-то большей её частью владели арабы, до раскола на суннитов и шиитов. Там есть мечети. Можешь молиться, сколько влезет. Я не прошу тебя менять веру. Там демократия — свобода выбора. Бутафорская, конечно, но мы там не навсегда осядем. Потом я увезу тебя в страну парадоксов, где ты узнаешь, что такое вкус жизни.
Ребёнок прожевал пирожное и кивнул.
— Хорошо, папа. Испания, так Испания.
— Ладно, мне надо пойти умыться. Ты пока доедай, а потом поедем в аэропорт. Сумку оставляю с тобой…
Плескался в сияющих раковинах довольно долго, смывая с лица лёгкий хмель и обдумывая все подходы к новой стране.
Когда терпение шпионов иссякло, блестящие зеркала отразили двоих в пиджаках. Чёрные дула заботливо ткнулись под почки. И даже сквозь новую рубашку, я ощутил осточертевший холод металла.
— Парни, как насчёт по миллиону зелёных на каждого? Я не жадный. Наличкой или на счёт? Только оставьте в покое.
Двое расплылись в лошадиных улыбках отбеленных зубов. Тот, что поменьше, с причёской ёжиком, брякнул:
— Не пойдёт, Самойлов. Или лучше — Огненный? Как тебе новая фамилия? Мы знаем о тебе всё, Рыжий Дьявол.
Лысый, напарник заржал, довольный тем, что они обо мне знают то, что якобы скрываю от всего окружающего мира.
— Да нормально, я к ним быстро привыкаю, — я спокойно вытер лицо вафельным полотенцем, раздумывая, какую именно часть жизни они обо мне знают. По всей видимости, выходил срок в последние два-три года.
— А почему имена не меняешь? — Буркнул лысый.
— А именем меня мать нарекла.
— И что?
— Мать — святое.
— Что значит «святое»?
— Тебе не понять. — Ухмыльнулся я. — Так как насчёт денег в обмен на спокойствие? Отдам две трети. По трети на каждого из нас. Каждому по миллиону и расходимся, словно никогда не встречались.
Я посмотрел тяжёлым взглядом в зрачки каждого. Их глазки бегали, они не были уверены в своих дальнейших шагах и поступках. Значит, сомневались, а сомнение — первый признак провала.
Я посеял зёрна сомнения в их проданных на корню душах. И каждым своим новым предложением включал программу, которой подвержены все они, взращённые на принципах: «Деньги делают мир», «Кто правит деньгами — правит миром», «У кого больше денег — тот владыка».
Проще говоря, под корочкой агентов вспыхнули три алые буквы «Д» — Делай Деньги Джон.
Писались по русскому…
Пистолеты опустились. Они придвинулись поближе, шепча, словно боясь своих же микрофонов и камер, что распихали в каждом мало-мальском уголке цивилизованного мира.
— Как ты хочешь провернуть это, Самойлов? — Обронил мелкий.
Я сделал голос совсем тихим, празднуя очередную психологическую победу. Чуть склонился и приблизился, словно скрываюсь от камеры и не хочу, чтобы мой голос услышали. Оба рефлекторно подвинулись, словно загораживая меня от тех камер, от которых я якобы прикрываюсь.
— Всё довольно просто.
Я не хватал пистолетов, красиво и бессмысленно укладывая обоих на пол, перехватывая оружие и героически убегая с погонями через весь город. Слава богу, я не актёр, а простой русский десантник, как мой отец, правда с навыками наёмника. Тем преимуществом, что Железный Данила не имел.
Полые черепа с хрустов встретились, затылки хрустнули друг о друга, и обладатели рухнули на пол, заливая совсем не киношной краской белый кафель.
Последние полгода я поймал себя на том, что больше не умею бить так, чтобы человек просто отключался.
Наверное, профессиональное…
Оксана сидела за столом в компании коротко стриженного парня в пиджаке. У меня складывалось впечатление, что этих пиджаков нашили на всю мировую бригаду однотипных. Агентов словно клонировали из одного человека.
— У нас проблемы, — шепнул я бесцветным голосом на английском в ушко микрофона, отобранного у одного из лежащих на кафеле. Попутно разглядывал из-за двери действия сидящего за столом.
Он подскочил, прилюдно щёлкая затвором «Береты». Профи, мать его.
С пистолетом наперевес, на напрягшихся ногах, словно пистолет весил не менее десяти килограмм, он пошёл к уборной, ожидая, что кто-нибудь обязательно выскочит прямо ему под дуло.
Воспитанные в одном русле, выплавленные в одном горниле, обработанные по одной схеме, они были очень предсказуемы.
Люди. Все мы люди. И делаем одни и те же ошибки.
Третий агент свалился на кафель с проломленной шеей. И — что за напасть? — мне пришлось в третий раз мыть руки…
— Доела, Оксана?
— Объелась. Я не могу больше.
— Не жадничай, в аэровокзале поешь, а потом в самолете, а потом снова в аэровокзале. Едва теперь будет по расписанию, а не только тогда, когда не стреляют…
Через четыре часа двухъярусный Боинг бережно нёс нас над песчаными землями, увозя из череды стран «Восточной сказки» в «Цивилизованный мир».
Лучшим индикатором спокойствия для меня было мерное дыхание мирно спящей рыжей девчушки. А с грехами как-нибудь после разберусь. Тут уж пусть Бог решает. Аллах он или кто другой — не имеет значения. С ним разговаривать буду напрямую, без посредников.
Мадрид взял в оборот с самого аэропорта. Кипящий жизнью город бурлил на разных языках сплошным потоком людей. Вечер. Фиеста [34] давно позади. Народ хлынул на остывающие улицы; в магазины, бары, дискотеки. Зажглись цветастые вывески, подсветки. Низкие облака или смог, отразил свет. Сумерки разгладились. Казалось, день никогда не кончится.
34
[34] Полуденный перерыв, время, когда солнце в зените и люди отдыхают, прячась в тени.