Цена свободы
Шрифт:
— Ты откуда это взял? — ошарашено спросил Вайнштейн.
— Книжек почитал, пока в постели валялся. Твоя же библиотека под кроватью осталась, — я им не стал рассказывать о шамане. Думаю, если бы Вайнштейн о нем узнал, он бы с меня не слез.
— Ладно, Коцюба, изложи свою схему, подумаем, — а вот Летун сообразил, что в моих словах есть рациональное зерно. Удивляюсь я им, взрослые, битые жизнью мужики, а столько мусора в голове… Я начал объяснять:
— Значит, так. Во-первых, Республику определяем как федерацию самоуправляющихся общин. Равноправными субъектами делаем и отдельного человека, и Семью, но с упором
— Стоп, — поднял руку Летун, — ты сам только что сказал, что у нас нет возможности заставить их соблюдать эти правила. Какой в них тогда смысл?
— Правила не будут регламентировать внутреннюю жизнь Семей. Разве что только в том смысле, чтобы избежать рабовладения, насильственного удержания и всего такого. Правила, это будут, скорее, критерии. Соответствует Семья критериям, принимает наши принципы, она будет в составе Республики, не соответствует — никого насильно не держим, вот как-то так. И мы должны эти принципы так прописать, чтобы народ их принял. Если он их примет, как свои, то со временем в нас отпадет нужда. Система будет саморегулирующейся.
— А как же контроль? — мои слова для Вайнштейна были как серпом по одному месту, — кто будет осуществлять контроль?
— Да не нужно ничего контролировать, — поморщился я, — контроль штука заведомо порочная. Если в обществе перекос, если кто-то слишком корыто на себя наклонил, возникает потребность в контроле. Контроль, если говорить простым человеческим языком, а не эвфемизмами, это усилие, требуемое для удержания системы в нестабильном состоянии. Стабильная система, это система саморегулирующаяся, сама себя уравновешивающая.
— Софистика! — взбеленился Вайнштейн.
— Практика! — бросил я в ответ, — не будет паразитов, не потребуется контроль!
— А почему паразитов не будет? — задумчиво спросил Летун.
— Паразитов не будет, потому что мы выведем их за скобки. Если в какой-то Семье заведутся паразиты, это будет проблема Семьи, а не Республики. А в самой Республике паразиты не заведутся, потому что не будет управленческого аппарата.
— Ну, а что с частной собственностью? — спросил Вайнштейн запальчиво, — я против частной собственности на землю!
— Я тоже, — ответил я, — максимум, это пожизненная аренда, и то при условии, что Семья работает на земле.
— Поддерживаю, — поднял руку Летун. Хоть по этому пункту у нас единство, — поддерживаю однозначно. Предлагаю отдельно прописать, что если Семья перестает обрабатывать землю, она теряет на нее право.
— А как с индивидуалистами быть? — спросил Вайнштейн, — вот мы говорим, Семья, Семья. А если человек сам по себе живет?
— Очень просто. Всякий человек, живущий вне Семьи, это Семья, состоящая из одного человека.
— Так, с этим понятно, идея интересная, — Летун строчил в блокноте, — а вот что делать с деньгами? До Песца экономика была построена на ссудном проценте. В результате, все вокруг были в долгах, как в шелках, проценты на проценты. С этого кормилась куча чмуликов. Раз уж ты предлагаешь нам построить такое общество, где роль государства сведена к минимуму, надо придумать защитный механизм. А то торгаши опять верх возьмут, глазом моргнуть не успеем, опять все у чмуликов под сапогом окажемся.
— Вот! — я поднял палец, — вот об этом и надо думать! Все упирается в деньги. От финансов и надо плясать. А вы тут мне про плановую экономику рассказываете, когда по факту у нас сейчас вообще никакой экономики нет. Натуральный обмен. Нам надо придумать, как наладить товарооборот без того, чтобы у нас завелись паразиты! Вот и думайте. Ты, Вайнштейн, тыщу книг по этому вопросу прочел, вот и думай. И не смотри на меня, как на врага народа.
Вайнштейн перестал дуться, у него загорелись глаза. Но Летун не дал нам продолжить, была уже глубокая ночь, и мы пошли спать. А спустя пару дней мои идеи получили хоть и вполне ожидаемое, но оттого не менее неприятное подтверждение.
Еще одной проблемой оставались кацетники. То есть бывшие кацетники, ну и прочие обитатели туннеля. Их временно поселили в нескольких зданиях неподалеку от входа в туннель. Условий там не было никаких, просто поставили в торговом зале бывшего супермаркета кровати, наскоро оборудовали туалеты и душевые. Публику из второго туннеля, и стражников поселили отдельно, под охраной, во избежание эксцессов. Впрочем, как говорили Сергей и Райво, занимавшиеся обустройством, все было тихо-мирно, они даже общались между собой.
Освобожденных детей, у которых не было родителей, разобрали по Семьям. Нам тоже досталось две девочки тринадцати лет, и два гаврика, один четырнадцати, другой шестнадцати лет. Мишка, как старожил, и заслуженный ветеран, сразу их построил. Без разборок у них не обошлось, одно время и Мишка, и пацаны, особенно старший, Шимон, ходили в синяках, и смотрели друг на друга волками. К нам они с просьбами не лезли, наоборот, всячески демонстрировали единодушие и дружбу, ну мы и не вмешивались. Я опасался, что заборет этот старший Мишку, все-таки на два года старше, но обошлось. Мишка был не лыком шит, пока с нами жил, физкультурой-рукопашкой не пренебрегал, так что, в конце концов, он взял верх. Не прошло и недели, как я проснулся утром от громких команд за окном. Мишка выгнал свою, теперь уже — свою, команду на зарядку. Я вышел, опираясь на палку, посмотрел, как он их гоняет, переглянулся с Эли. Тот подмигнул, и понимающе усмехнулся.
Ожесточенный спор у нас разгорелся насчет предоставления обитателям туннеля гражданских прав. Я был за то, чтобы предоставить гражданство Республики всем без исключения, но наши, включая Алину, оказались против. Доводы их были, в общем-то, резонны: бывшие обитатели туннеля к нашей Республике никакого отношения не имеют. Мы за нее воевали, мы вместе пережили зиму, у нас уже устоявшиеся связи. Давать чужакам право голоса, чтобы они нам переворот устроили? На это никто не был готов пойти. На мое предложение, выгнать их всех к чертовой матери за уже определившиеся границы республики, Летун возразил, что люди нам все-таки нужны. И это тоже было вполне лгично: нас было около шестисот человек, под тридцать Семей, этого едва-едва хватало для поддержания уровня воспроизводства. Шанс деградировать, выродиться через два-три поколения был велик, в такой ситуации людьми разбрасываться было нельзя. В итоге, приняли половинчатое решение — установить испытательный срок в один год, присмотреться к людям, и только после этого давать избирательные права.