Цена весны
Шрифт:
Глава 5
Нантани был ближайшим портом к землям гальтов, но шрамы войны в нем были слишком свежими и слишком глубокими. Так что, по заговору богов, Ота вернулся в город своего детства: Сарайкет.
Самые быстрые корабли прибыли за несколько дней до остального флота. Они остановились на пол-ладони пути от набережной, и сейчас перед Отой простирался весь город. Он мог видеть мачты кораблей у самого дальнего конца набережной, вставших на якорь так, чтобы дать побольше места приходящим судам. Блестящее полотно свисало из каждого окна, которое видел Ота, начиная от самого близкого к воде кабинета смотрителя пристани и до башен дворцов, стоявших на северных холмах; там энергичные цвета посерели от сырости.
Толпы наполнили доки, и он слышал рев голосов и обрывки боя барабана и мелодий флейты, приносимые бризом. Воздух пах по-другому — гнилью и зеленью — и казался неожиданно знакомым.
Император Хайема находился вдали от городов восемь месяцев, почти девять, и его возвращение в сопровождении высших семейств гальтов было невиданным в истории событием, которое никогда не повторится. Этот день все мужчины и женщины на набережной — или смотрящие из окон домов — будут помнить до тех пор, пока их не коснутся длинные пальцы смерти. День, когда новая императрица, гальтская императрица, в первый раз приехала в Хайем.
В книгах, сгоревших до тла примерно тогда, когда родилась новая императрица, Ота читал истории о том, что жизнь императора отражает состояние империи. Император с большим количеством детей правит богатой плодородной страной; отсутствие наследника говорит о плохих урожаях и тощем скоте. Император, который упивается в доску, правит страной вольнодумцев, ученый и святоша — мрачной страной мудрецов. Тогда он наполовину верил в эти истории. Сейчас — вообще не верил в них.
— Ты, наверно, подумал, что следовало сделать надбавку ко времени нашего прибытия, — сказал мужской сварливый голос за его спиной. Он повернулся и посмотрел на Баласара Джайса, одетого в официальную парчовую одежду и блестевшего от пота. Ота принял позу беспомощности перед волей богов.
— Ветер дует так, как хочет ветер, — сказал он. — Мы будем на суше с наступлением темноты.
— Мы-то будем, — возразил Баласар. — Но остальные будут швартоваться и разгружаться всю ночь.
И это было правдой. На следующий день население Сарайкета, скорее всего, возрастет процентов на десять, гальты наполнят гостевые кварталы и постоялые дома и займут половину кроватей в веселом районе. Во второй раз на жизни Оты, бледнокожие и круглоглазые соседи появились в его городе. Только на этот раз без запачканных кровью обнаженных мечей.
— Они пошлют за ними галеры-буксиры, — сказал Ота. — Все будет в порядке.
Галеры, с их вспыхивающими рядами белых весел и декоративными железными поручнями, добрались до большого корабля только после полудня. С громкими криками — протестами, смехом, приказами и контрприказами — к палубе корабля подсоединили толстые тросы из конопли. Паруса спустили и, под звон тревожного колокола, судно Оты потащили прямо против ветра; начался последний, самый короткий участок пути домой.
По такому случаю воздвигли приветственную платформу. Широкие балки были белыми, как снег, церемониальные стражи ждали у носилок, пока другие, менее церемонные, сдерживали напор толпы. Корабли Баласара и шести высших гальтских высших советников поплыли за кораблем Оты, чтобы высадиться на берег вместе с ним. «Мститель» с Аной и ее родителями должен был быть следующим, а рев соревнующихся между собой мастеров этикета с других пяти судов мог бы заглушить океан. Ота более чем хотел оставить сражение за позицию и статус на усмотрение смотрителя пристани.
Толпа дружно взревела, когда корабль причалил, а потом опять, когда Ота пошел по трапу, перекинутому через щель между палубой и землей. Слуги — в пристойном числе и порядке — шли перед ним; так Ота сошел на землю. Шум стал чем-то материальным, ветром, сделанным из звука. Церемониальные стражи приняли позу подчинения, Ота соорудил ритуальный ответ. Ближайший к нему страж улыбнулся, это был Синдзя.
— Ты сбрил бакенбарды, — заметил Ота.
— И стал выглядеть, как выдра, — согласился Синдзя. Выражение его лица изменилось, стало непроницаемым, и он поклонился кому-то справа от Оты: — Баласар-тя.
— Синдзя, — сказал Баласар.
Прошлое вторглось в настоящее. Когда-то Синдзя играл роль человека Салазара, был экспертом по городам Хайема и предводителем наемников. Потом он стал шпионом, предал Баласара и убил самого дорогого для генерала человека. Сейчас даже воздух между ними сгустился. Глаза Баласара сдвинулись, посмотрели вдаль, он нахмурился, словно считая, сколько его людей остались ли в живых, если бы Синдзя не изменил. Потом это мгновение прошло. Или не прошло, но прикрылось этикетом.
Остальные гальты начали сходить на берег, неуверенно проходя по неподвижным планкам трапа; собравшаяся толпа приветствовала каждого из них так, словно он был героем, вернувшимся с войны. Слуги, одетые в легкие хлопковые платья, вели каждого потеющего гальта к ожидающим носилкам; Ота стоял в позе уважения, пока последний из гальтов не ушел.
— Я подозреваю, что они очень скоро оденутся в местную одежду, — сказал Синдзя. — Из-за жары они все выглядят наполовину мертвыми.
— Я тоже чувствую себя нехорошо, — сказал Ота.
— Должен ли я прервать церемонию? — спросил Синдзя. — Я могу погрузить тебя в носилки и доставить наверх за то время, которое нужно для убийства цыпленка.
— Нет, — вздохнул Ота. — Уж если мы это делаем, давай сделаем это хорошо. Но ты поедешь со мной, да? Я хочу услышать, что происходит.
— Да, — сказал Синдзя. — Ты пропустил несколько представлений, но не думаю, что нас ждет что-то особенно зловещее. За исключением пиратов. И заговора. Ты получил доклад о заговоре в Ялакете? Заговорщики, вероятно, связаны с Обаром.
— Ну, это просто прекрасно, — сказал Ота.
— Не большая чума, чем обычно, — игриво предположил Синдзя, и тут же слуги выступили вперед, чтобы проводить Оту к носилкам. Носильщики шли раскачивающейся походкой, носилки качало, словно корабль в океане, но еще хуже. Зажатый между жарой и качкой, Ота почувствовал было тошноту, но его успокоил вид зданий, проносившихся мимо окна, занавешенного шторой из бисера. Высокие стены, голубые и белые, заканчивались черепичными крышами, серыми и красными; флаги неподвижно висели в медленном густом воздухе; мужчины и женщины принимали позы приветствия или махали полосками из ярко-окрашенной ткани. Если бы стояла осень или зима, старые горны огнедержцев уже бы горели и их странное пламя сопровождало бы его по широким улицам до дворца.