Цена весны
Шрифт:
Случайность, но сегодня ему исполнилось шестьдесят три. Он решил никому об этом не говорить; Верховный Совет организовал бы еще одно торжество, а он уже сыт по горло всеми этими торжествами. Его бы позвали восхищаться золотыми часами, инкрустированными драгоценными камнями, чье религиозное значение оставалась неясным, для него; в составе медленной процессии он бы прошел по узким улицам и высоким залам неуклюжих квадратных зданий, странно пахнущих благовониями; он бы разговаривал с двумя членами Верховного совета, без видимого эффекта. Как раз сейчас он бы опять сидел с ними, приводя те же аргументы и страдая от тех же возражений. Вместо этого он с удовольствием глядел, как тонкие облака проходят над
Он привык чувствовать себя одиноким. Да, одним словом или жестом он мог бы призвать своих советников, поющих рабынь, ученых или священников. И в другую ночь так бы и сделал, в надежде, что в этот раз все будет иначе, что это общество может сделать что-нибудь большее, чем только напомнить ему, как мало утешения оно дает. Вместо этого он подошел к богато украшенному письменному столу и взял то утешение, которое мог:
Киян-кя…
Я сделал то, что обещал сделать. Я приехал к нашим старым врагам и признал свою вину. Признал, признал и признал, и, похоже, мне придется признавать ее еще не один раз. Через неделю будет голосовать полный совет. Я знаю, что должен выйти наружу и сделать больше, но, клянусь, я говорил в этом городе со всеми, минимум дважды, и сегодня ночью хочу побыть с тобой. Я тоскую по тебе.
Мне говорят, что все вдовцы чувствуют себя так, словно их разрубили пополам, и еще мне говорят, что это пройдет. Это не пройдет. Я подозреваю, что возраст изменяет природу времени. Четыре года — целая эпоха для молодого человека, но для меня это расстояние от одного вдоха до другого. Я хотел бы, чтобы ты была здесь и высказала бы свое мнение на это дело. Я хочу, чтобы ты была здесь. Я хочу тебя назад.
Я получил сообщения от Даната и Синдзя. Похоже, они достаточно успешно управляют городами в мое отсутствие, но, за исключением нашей основной проблемы, есть тысяча других угроз. На Чабури-Тан напали пираты, ходят слухи о вооруженных отрядах из Эдденси и Западных земель, которые собирают дань на дорогах за зимними городами. У торговых домов отчаянно не хватает денег; ни у кого из них нет подмастерьев. Ремесленники должны нанимать рабочих и платить им. И даже грузчики в порту требуют плату больше, чем я получал, когда работал курьером. Высшие семейства утхайема глядят на то, как их сундуки высыхают, словно дырявые пузыри. Я получил два прошения, в которых меня просят разрешить им принудительный наем тех, кого они называют «критической рабочей силой». Я еще не ответил им. Но когда вернусь домой, мне придется это сделать.
Ота перестал писать, кончик его пера коснулся бруска туши. Что-то с широкими бледными крыльями, размером с его ладони, и черными влажными глазами, похожими на речные камни, затрепетало перед окном и исчезло. Мягкий бриз пошевелил открытые ставни, они задребезжали. Он расправил рукава платья, но перед тем, как бронзовый наконечник коснулся бумаги, раздался негромкий стук в дверь.
— Высочайший, — сказал мальчик-слуга, сложив руки в позу подчинения. — Баласар-тя просит аудиенцию.
Ота улыбнулся и принял позу, которая удовлетворяла просьбу и подразумевала, что гость должен прийти к нему, нюанс, которому только слегка мешало перо в руке. Когда слуга вышел, Ора расправил рукава и воткнул кончик пера в брусок туши.
Когда-то Баласар Джайс провел армии против Хайема, и только нелепая случайность не дала ему добиться победы. Вместо того, чтобы привести Гальт к величайшему успеху, он спровоцировал его медленное разрушение. То, что Хайем разделил его участь, не слишком уменьшило боль. Генерал провел годы, пытаясь восстановить утраченную репутацию, но даже сейчас имел в Гальте меньше влияния, чем когда-то.
И, тем не менее, он был человеком, с которым приходилось считаться.
Он вошел в комнату и поклонился Оте, как делал всегда; однако на его лице играла невеселая усмешка, которую он использовал в разговорах с глазу на глаз.
— Я пришел поинтересоваться твоим здоровьем, высочайший, — сказал Баласар Джайс на языке Хайема. Его акцент не стал меньше с того времени, когда они впервые встретились. — Советник Траторн вздохнул с облегчением, увидев, что тебя нет, но сделал вид, что опечален.
— Ну, можешь ему сказать, что его печаль отражает мою, во всех смыслах, — сказал Ота. — Я не могу сейчас предстать перед ним. Я и так слишком много был в свете. Слишком много похвал от людей, которые были бы счастливы увидеть мою голову на плахе. Пожалуйста, садись. Я могу приказать зажечь огонь, если тебе холодно…
Баласар сел на низкий диван, стоявший рядом с окном. Невысокий, больше чем на полголовы меньше Оты, однако сила его личности заставляла забыть о росте. Годы изменили его лицо, проделали морщины в уголках глаз и рта, которые говорили как о смехе, так и о печали. Впервые они встретились полтора десятка лет назад на покрытой снегом площади, которая была местом последней битвы в войне между Гальтом и Хайемом. В войне, которую они оба проиграли.
Годы, прошедшие с того мгновения, видели, как его статус в родной стране рухнул, а потом стал медленно восстанавливаться. Он не был членом Конклава, тем более Верховного Совета, но все равно был могущественным человеком, по меньшей мере в Гальте. Когда он сел, опершись локтями о колени, Ота легко представил его у лагерного костра, работающего над последними деталями завтрашней утренней атаки.
— Ота, — спросил бывший генерал, переходя на родной язык, — что ты будешь делать, если голосование провалится?
Ота откинулся на спинку стула:
— Не вижу, почему это должно произойти. При всем уважении, но то, что сделала Неплодная, она сделал для обеих наших стран. У Гальта те же трудности, что и у Хайема. Ваши мужчины не могут зачать детей. Наши женщины не могут родить их. Почти пятнадцать лет мы живем без детей. Фермеры уже начали чувствовать потерю. И армии. И торговля.
— Я это все знаю, — сказал Баласар, но Ота не остановился.
— Наши обе страны на грани вымирания. Они уже вымирают, но у нас есть последняя возможность поправить дело. Мы в состоянии пережить одно потерянное поколение, но если не будет следующего, Гальт станет задним двором Эймона, а Хайем съедят те, кто успеет первым. Сам знаешь, что Эймон только и ждет, когда ваша армия постареет и ослабнет.
— И еще я знаю, что есть другие страны, которые не прокляты, — сказал Баласар. — Эймон, точно. И Западные Земли. Бакта. Обар.
— И еще есть горстка детей-полукровок от браков, заключенных в городах побережья, — сказал Ота. — Они рождаются в знатных семьях, которые себе могут это позволить, и их прячут, как сокровища. Есть и другие со смешанной кровью. Кое-кто из них рожает. Как ты думаешь, этого достаточно?
Баласар сдержанно улыбнулся.
— Нет, — сказал он. — Недостаточно. Дети не должны быть такой же редкостью, как шелк и лазурит. Мало — все равно, что ничто. И зачем Эймону, Эдденси или Западным Землям присылать сюда сыновей, которые заведут детей? Они могут подождать еще несколько лет и взять все, что они хотят у нации стариков. Если Хайем и Гальт не объединятся, о нас обеих забудут. Наши земли заберут, наши города оккупируют, ты и я проведем наши последние годы, собирая дикие ягоды и воруя яйца из гнезд, потому что не будет фермеров, которые смогут вырастить хлеб.