Цена жизни – смерть
Шрифт:
— Что же он, идиот, так подставляться?! А где же тогда алиби? И там разливал, и тут разливал.
— Славка, ты запутался, ты уже сам так рассуждаешь, словно Струков — невиновен.
— Действительно, вот черт. А ты снимал показания на этот счет: кто кому и сколько разливал до Азарова?
— Я сделал умнее, — самодовольно ухмыльнулся Турецкий. — Я спрашивал каждого, разливал ли он кому-нибудь другому?
— Осел, — констатировал Грязнов, — ты сделал глупее не придумаешь. И что они тебе ответили?
— Каждый сказал, что никому
— Он и не сказал, — заметил Грязнов.
— Откуда ты знаешь?
— Я тоже спрашивал про разлив.
— Ну ты и жук, — не мог не признать Турецкий. — Что они тебе сказали?
— Что разливал Ник. То есть Струков. А он, собственно, согласно твоим данным, и не отказывается.
— Он говорит, что разливал только четверым.
— Уже немало, чтобы дать шампанскому закончиться. Теперь ты понимаешь, что у меня были основания удивляться, что Струков, который, несомненно, и является убийцей, так быстро признался.
— Слава, ты открыл принципиально новый метод следствия. Называется, «забудьте про мотив». Зачем Струкову убивать своего однокашника?
— Да на хрен мне искать мотив?! Я оперативник, и я нашел все улики, которые свидетельствуют против Струкова. А уж с мотивом пусть прокурор возится. Вернее, ФСБ.
— Ах так?! — разозлился Турецкий. — Сейчас я тебе покажу настоящую работу. А ну бери ручку, будешь стенографировать допросы!
Грязнов покрутил пальцем у виска, но спорить не стал, видя, что его друг завелся не на шутку и собирается повторно допрашивать свидетелей в двенадцать часов ночи.
Турецкий решил сановных родственников Азарова пока не беспокоить и начал с подружек невесты. Одна из них, разбуженная звонком Турецкого, не помнила, кто разливал шампанское, две другие сказали: «Ник», «Струков». Еще один однокашник покойника тоже сказал, что разливал Ник. Не считая семьи Аксеновых, оставался еще один гость, который уехал до смерти Азарова и потому особого интереса для следствия не представлял. Разве что как дополнительный свидетель…
— То есть как не представлял?! — закричали они одновременно, расплескивая пиво. — Теперь, когда мы решили, что злодей наливал не Азарову, а всем остальным, он вполне мог уехать до смерти Алексея!
— Да, но остальные-то сказали, что наливал Николай Струков, — сник Турецкий.
— Точно, — подтвердил Грязнов без энтузиазма. — Как бишь его, этого последнего?
— Не помню, Костя забрал все наши записи. Хотя нет, вспомнил, Лапшин, кажется.
— Да точно, — поднатужился Грязнов. — Знаешь что, позвони Меркулову.
— С ума сошел? — Турецкий кивнул на часы.
— Звони, говорю. Все равно не заснем.
Турецкий подчинился.
— Алло, — сказал Меркулов.
— Костя,
— Ну знаете…
— Только не рычи. Посмотри в наших записях фамилию у восьмого гостя, того, что уехал.
— Лаптев, — сказал Костя. — Совсем обалдели. Что не спится-то? Все?
Грязнов вошел в раж и перехватил инициативу у приятеля, теперь он стал названивать свидетелям. У первой барышни телефон, по-видимому, был отключен — после предыдущего звонка Турецкого она пресекла подобные попытки. Зато другая тут же откликнулась и ответила на вопрос.
— Ну что? — спросил Турецкий.
— Погоди, надо же и остальных спросить. — Невозмутимый Грязнов набирал уже следующий номер.
— Иди к черту! Ты что думаешь, у них не совпадут показания относительно чьего-то имени?!
— Ну ладно, — сдался Грязнов и не стал больше звонить. — Лаптева зовут Никанор. Никанор Лаптев. Вот тебе и Ник, значит, разливающий шампанское так, чтобы Азарову не досталось. И тут же отваливающий якобы по звонку чрезвычайной важности. Надо освобождать Струкова.
Турецкий открыл рот. И закрыл. Потом сказал:
— Я знаю этого типа. Он священнослужитель.
23
«…Удивительно.
У меня наконец была лаборатория с полным штатом сотрудников, и не каких-то там желторотых аспирантов. Хорошее оборудование, нормальное финансирование и блестящие перспективы.
Теперь, когда эти чинуши из ученого совета увидят настоящие живые примеры воздействия «байкальского эликсира», им придется пересмотреть свое мнение и обо мне, и о моей работе. Хотя теперь защита докторской по большому счету теряла смысл — если у меня и без этого будут условия, за лишней бумажкой я гоняться не стану.
Пациент-доброволец, которого мне нашел АББ, был… его младшим братом. Мрачный субъект с короткой культей вместо правой руки и жестоким афганским синдромом еще десять лет назад делал стремительную дипломатическую карьеру и был баловнем судьбы. Обычные методы лечения ему не слишком помогали. Выходя из клиники, он держался максимум день-два — и снова начинал колоться. Брат АББ был стойким идеологическим наркоманом, — похоже, в героине был единственный смысл его жизни. И попробовать он согласился без малейшей надежды на излечение, исключительно в погоне за новыми радикальными ощущениями, которые я ему абсолютно искренне обещала.
АББ готов был позволить мне ввести брату вакцину чуть ли не в первый же день моей работы у него в институте. Я даже подумала было: не из-за родственника ли своего он все это и затеял — мою лабораторию?!
Но мне не хотелось форсировать события, все должно быть подготовлено идеально, все тесты и анализы проверены и перепроверены, чтобы никакая мелочь не омрачила первой победы. Поэтому мы провозились добрых полтора месяца, пока наконец рискнули сделать решительный шаг.
Он умер совершенно неожиданно.