Цена жизни
Шрифт:
С Мишкой, единственным из всей Семьи, Грин не нашел общего языка. Казалось бы, почти сверстники — год разницы, по всем правилам должны были бы подружиться, но — не срослось. Мишка невзлюбил Грина с первого взгляда. Бывает так — только посмотришь на человека, и понимаешь, что перед тобой друг. А тут все произошло с точностью до наоборот. Мишка, только ему представили Грина, буркнул что-то неразборчивое, и ушел. Спустя пару дней, когда Марина привела еще троих сирот, он сорвался. Кроме Антошки, мальчика на два года младше Грина, Марина привела двух девочек, Свету и Эфрат, тринадцати лет. Мишка, увидев их, скривился, и громко сказал:
—
— Миша! — подскочила Алина. — Немедленно извинись!
— Жаль, что Коцюба лежит, он бы ни за что этих не привел в дом! — набычился Мишка. — И зачем их только спасали?
— Между прочим, это его идея, — оторвался от книги сидящий в своем любимом кресле Вайнштейн. — Нам нужна свежая кровь.
Мишка схватил свою винтовку — «укорот» имперской, и кинулся прочь из комнаты. Марина вдохнула, и успокоила Грина и новеньких:
— Не переживайте, он не со зла. Он привыкнет.
Вечером того же дня, после ужина, когда мальчики уже готовились спать, Мишка подошел к кровати Грина.
— Ну ты, вонючка, — ударил он по ножке кровати. Грин встал. Он был на пол головы выше Мишки.
— Чего? — спросил Грин, не очень волнуясь. Ему казалось, что он легко справится с Мишкой.
— Ничего! Я тут раньше тебя был, понял?! Будешь меня слушаться, а то плохо будет.
— Не буду, — ответил Грин.
— Что?! Получи! — Мишка ударил Грина в живот. Он не становился в стойку, вообще не готовился, просто поднял руку к поясу, и шагнул вперед, одновременно с этим разворачивая корпус. Весь свой вес он вложил в удар. От внезапно вспыхнувшей боли Грин согнулся. Мишка, решив, то с него хватит, больше не бил. Он шагнул назад, и смотрел на Грина. Грин быстро справился с болью. Жизнь в туннеле научила его терпеть. Он разогнулся, и бросился на Мишку. Не ожидавший этого Мишка не успел среагировать, и Грин широким «рабоче-крестьянским» замахом въехал ему по уху. Они сцепились, и покатились на пол. Остальные мальчишки наблюдали за ними. Никто не вмешивался. В этот момент, привлеченная грохотом, вбежала Марина.
— Ну-ка, прекратить! — закричала она. Мальчишки ее не услышали, продолжая мутузить друг друга. Марина, не долго думая, ухватила оказавшегося сверху Мишку за шиворот, и без видимых усилий оторвала от Грина. Грин привстал, и воротник его куртки тут же оказался в другой руке Марины. Она держала их обои, как нашкодивших котят.
— Значит так, орлы. Тебя, Мишка, касается особенно, ты у нас старожил. Вообще, ты нашел, с кем связываться. Парня после туннеля ветром качает, а ты накинулся. Чтобы никаких мне драк! Мир-дружба-жвачка. А кто не понял, я тому объясню. Ясно? — встряхнула она Мишку. Мишка промычал что-то утвердительное, Грин тоже. Марина отпустила их, и вышла из комнаты. Мишка с Грином еще постояли, растрепанные, буравя друг друга злыми взглядами, потом разошлись по углам. Мишка прошипел напоследок: «Сочтемся».
В комнате был еще один человек, Габи-индиго. Он, единственный, остался безучастным к драке. Как сидел на своей кровати, сложив руки на коленях, так и остался сидеть, как истукан, даже головы не повернул.
— Чего это он? — шепотом спросил Грин у Голана, с которым, в отличие от Мишки, подружился. Ему хотелось отвлечься от того, что только что произошло, и он решил поболтать.
— Габи? Он так часто отрубается. Ходит-ходит, потом сядет, и втыкает. Ноль на массу. Гляди! — Голан подскочил к Габи, и провел ладонью у того перед лицом. Габи и глазом не повел.
— Они все такие, индиго? — спросил Грин.
— Не, они разные бывают. Некоторые нормальные… ну так, с виду. Главный ихний, Джек, вот тот странный.
Действительно, индиго были странные, другого слова не подобрать. Жили они отдельно, и Джек, которому едва исполнилось восемнадцать, был у них за старшего. Остальные, которых было около двадцати, были еще младше, некоторые совсем маленькие, дошкольного возраста. С обычными людьми они практически не общались. Помогать — помогали, лечили, причем от таких болезней, которые и до катастрофы были официальной медицине не по зубам. Но не разговаривали, и по непроницаемым лицам было трудно понять, что они думают. Кроме способности к лечению, у них были другие способности, о которых ходили слухи, один невероятнее другого. Грин не знал, можно ли этим слухам верить. Фактом оставалось то, что и Коцюба, и Летун, и вообще все, кто в присутствии Грина упоминал индиго, все как один говорили о них только хорошее, и в очень уважительном тоне.
Через несколько дней Мишка вызвал Грина на задний двор. Никого из взрослых дома не было, кроме лежащего в постели Коцюбы. Помешать им никто не мог.
— Ну что, вонючка, тебе хана, — сплюнул Мишка. — Не хотел по хорошему, будет по плохому.
— Я тебя не боюсь, — Грин поднял руки, и стал в стойку. По губам Мишки скользнула ухмылка. Грин решил не ждать, и первым кинулся в атаку. Много позже он понял, что совершил тогда все возможные ошибки. Он потерял равновесие, завалив корпус вперед, ударил слишком широко и размашисто. Вообще, начинать бой с кругового «рабоче-крестьянского» удара было глупо — слишком велика траектория такого удара. Мишка, который понял, что Грин драться не умеет, еще когда увидел подобие стойки, которую изобразил Грин, поступил проще. Когда Грин рванулся вперед, Мишка, как учили, шагнул вперед, выбросив вперед от бедра кулак правой руки. Левая рука Мишки сблокировала удар Грина, но за мгновение до того правая ударила Грина в нос. Грин отшатнулся, из глаз брызнули слезы. Он снова рванулся вперед, беспорядочно молотя перед собой кулаками, практически вслепую. Мишке только и оставалось, что отшагнуть вбок и подсечкой сбить Грина на землю.
Удар о землю выбил из легких Грина весь воздух. Он на мгновение потерял ориентировку в пространстве, а когда пришел в себя, обнаружил, что лежит на левом боку. Правая рука была вытянута, а на ребра что-то давило. Грин попытался шевельнуться, но боль в вывернутой руке заставила его отказаться от этой затеи.
— Драться надо уметь, вонючка, — прилетел откуда-то сверху голос Мишки. Грин понял, что тот присел за его спиной. Колено Мишки давило сверху на ребра Грина, а руками он держал в воздухе распрямленную руку Грина, заломив запястье так, что Грин не мог ее согнуть. — Сдавайся!
— Нет! — крикнул Грин. Мишка надавил коленом сильнее, у Грина поплыли перед глазами черные пятна. Вывернутая рука немилосердно болела.
— Сдавайся!
— Сдаюсь, — прохрипел Грин. Тот психологический надлом, что он вынес из туннеля, дал о себе знать. Он остро чувствовал свою беспомощность, свою неполноценность: Мишка был младше, а валял его, как хотел. Сил сопротивляться не было. Сейчас Грин был готов на все, лишь бы его отпустили.
— Будешь делать все, как скажу? — спросил Мишка.