Ценитель
Шрифт:
Тот был явно растерян.
– Позвоните в управление, – повторил дедушка, и спросил, обращаясь к маме: – У вас можно воспользоваться стационарным телефоном?
– Да… да, конечно, – кивнула мама, протирая заплаканные глаза. – В коридоре.
Дедушка указал на аппарат. Мент медленно двинулся к нему, хмурясь и почёсывая нос. Он набрал номер.
– Следователь Кирпичёв, – сказал он. Потом последовала долгая пауза, во время которой его выражение лица менялось от сосредоточенного внимания к растерянности и крайнему удивлению. –
Он положил трубку. Посмотрел сначала на меня, потом на дедушку. После чего просто вышел из квартиры, даже не попрощавшись.
Тётка, обнаружив, что осталась в одиночестве, поспешила последовать его примеру.
Я с грустью посмотрел на грязные следы на линолеуме и, вздохнув, сказал:
– Натоптали.
Мама нервно хихикнула, заискивающе глядя на дедушку.
– А не надо в следующий раз пускать в обуви в квартиру, – назидательно сказал он.
Однако же сам, не снимая чёрных туфель, прошёл в гостиную.
– Анна Владимировна? – позвал он оттуда. – Подойдите, пожалуйста! Нам надо поговорить.
Я вздохнул и направился было в сторону кухни, но дедушка остановил меня.
– Герман! Ты тоже, пожалуйста, подойди, тебя это касается напрямую, – добавил он.
Когда мы разместились вокруг старого круглого стола, дедушка положил на него толстую папку и достал какие-то документы.
– Ваш сын – уникально талантлив, – сказал дедушка, – можете посмотреть результаты тестирования по экспериментальной программе патриотического воспитания. Он нужен нам. Он нужен своей стране.
– Что… что это значит? – спросила мама. Она больше, к счастью, не плакала – наоборот, как-то приободрилась.
– Мы можем предложить ему место на специальном курсе для одарённых детей в Нахимовском училище. Само училище находится в Санкт-Петербурге.
– Но… – растерянно произнесла мама, потом задумалась на пару секунд и спросила: – Это ведь бесплатно, верно?
– Для курсантов – безусловно, – кивнул дедушка. – Более того: именно для этого курса вводится понятие «взрослого иждивенца». Если курсант происходит из неполной семьи.
– Что это значит? – прищурилась мама.
– Это значит, что вы, как единственный родитель и опекун ребёнка, получаете право на пенсию, – ответил дедушка. – Она небольшая, но вполне может быть хорошим подспорьем в хозяйстве.
Мама поглядела на меня с очень странным выражением на лице. Похожее у неё бывало, когда она за что-то несправедливо кричала на меня или наказывала, а потом, разобравшись в ситуации, понимала, что это было зря.
– Но… получается, я не смогу его часто видеть, да? – вздохнула она.
– Он будет приезжать на каникулы. Дважды в год, – ответил дедушка. – Плюс телефонные звонки и письма. В этом вас никто ограничивать не будет. Но с учётом распорядка дня в училище, разумеется.
Ещё один вздох.
– Мне… это сложное решение.
Дедушка положил
– Анна Владимировна, – сказал он. – Вы ведь только что чуть не подписали документы, по которым ваш сын мог уехать в одно крайне неприятное якобы исправительное учреждение для проблемных детей. И с этим у вас сложностей не возникло.
– Они сказали, что это единственный способ избежать реального тюремного заключения, – на её глаза снова навернулись слёзы.
– А вы, конечно, им сразу поверили, – дедушка покачал головой. – К вашему сведению, это учреждение – похуже настоящей тюрьмы. Удивительно, что нечто подобное вообще существует в наше время… и, кстати, так, для информации. У следствия ничего не было на вашего сына. Совсем ничего, никакой доказательной базы, кроме слов нескольких отмороженных молодчиков. Но отец одного из них, известный в городе юрист и член бандитской группировки, хотел сатисфакции. Для этого он договорился со знакомым следователем об одолжении – немного подтасовать документы о возрасте и надавить на одинокую мать. Чтобы пацана отправили на расправу в нужное ему учреждение.
Мама всхлипнула.
– Ну-ну, что уж теперь… не стоит, – сказал дедушка спокойным тоном. – Уже всё в порядке. Так что рыдать определённо не нужно.
– Что… что мне нужно сделать? – спросила мама.
– Для начала – поговорить с сыном и спросить о его решении, – дедушка повернулся и подмигнул мне; я улыбнулся.
Мама поглядела на меня тем самым «извиняющимся» взглядом. Но теперь в нём было кое-что ещё. Надежда. Что вот теперь её жизнь, наконец, изменится. Что она избавится от «обузы» – как она сама иногда называла меня в минуты плохого настроения или после полбутылки вина, выпитого по какому-нибудь особенному поводу.
Я прикрыл глаза. Невольно в памяти всплыли те моменты, о которых я бы очень хотел забыть. «Ни один мужик с таким грязнулей не будет жить в одном доме!..» – Я случайно разлил варенье, когда мы сидели за столом с очередным «перспективным папой». «Я ради тебя своим личным счастьем пожертвовала! Мог бы и погулять подольше, когда действительно надо…» – Я пришёл домой, забыв, что мама просила побыть на улице хотя бы до восьми…
Злости не было. Даже обида куда-то улетучилась, когда я осознал: что вот именно сейчас всё поменяется. Что мы больше не будем с мамой жить под одной крышей, не будем одной семьёй… осталась только грусть.
Я тогда не имел ни малейшего понятия – действительно ли дедушка собирается меня устроить в Нахимовское или же просто хочет меня забрать под благовидным предлогом. Но был готов на любой вариант. Только бы больше никогда не видеть этот извиняющийся мамин взгляд.
– Герман, ты действительно хочешь поступить в военное? – срывающимся голосом спросила мама. Теперь она старалась не глядеть мне в глаза.
– Да, мам, – ответил я. – Очень сильно хочу.
Дедушка одобрительно кивнул.