Центумвир
Шрифт:
– Ч-что? – дрожащим голосом переспросила я, кривя губами от боли и сдерживая слова, которые должны прозвучать не сейчас, а несколько секунд спустя. Так эффект лучше. Ради него и отказалась от такси.
– Кое-кто очень огорчен тем, что ты не понимаешь нормального отношения, Аленушка, – с угрозой в голосе и, судя по интонации, с улыбкой произнес он. – Пришлось с тобой разговаривать вот так. И, ты знаешь, если и сейчас не поймешь, что ты должна делать, то в следующий раз мы с тобой встретимся совсем в другой обстановке и у меня будет уже другой тон. И намерения.
Он прижался еще, вжимая меня в стену до затруднения дыхания. Провел носом по моему виску, касаясь лица еще и жарким выдохом, мятным от жвачки. Ненавижу мяту. И у меня в глазах померкло от того, что я почувствовала его стояк. Замутило. Начало подташнивать от омерзения. От такой тупости такого
– Ты поняла? – рыкнул и сделал фрикцию, чтобы почувствовала его стояк отчетливее.
Едва подавила рвотный позыв и желание сделать рукой одно краткое, но фатальное движение. Пусть эта тварь и заслуживала. Заслуживала этого движения и прямо-таки выпрашивала, но не сейчас. Хотя бы не в этом раз. Поэтому осторожно придвинула лезвие ножа к его боку.
– Я поняла. – Послушно, сквозь зубы выдохнула я, приоткрывая глаза, глядя сквозь ресницы в конец переулка, молясь всем богам, чтобы никто не появился и надавила лезвием на его бок. – А теперь ты послушай, мальчик. Не дергайся! – прошипела, гася порыв вогнать лезвие в напряженное, разгоряченное животными инстинктами тело, – иначе бах в печень, никто не вечен. Мы с тобой прошли семь магазинов с видеофиксациями. Две из семи камер ай-пи с фул эйч ди, то есть твое лицо на записях видно очень отчетливо при увеличении. Вот именно под этими камерами ты зависал, когда я в двадцати метрах от тебя тоже тормозила, якобы роясь в телефоне или сумке. Записи с камер обычно хранятся приличное время и ментам достать их совсем несложно. Как и несложно разместить твое фото везде и всюду и назначить за тебя прехорошее вознаграждение, уж об этом позаботятся, будь уверен. Чтобы каждая собака знала, а особо заинтересованные, и таких будет много, за объявленные-то бабосы, еще и искать начали. Разбираешься в охоте? Нет? Придется начина… не дергайся, сказала! – Зло улыбнулась, прозрачно намекая усилившимся нажимом, когда заметила, что его рука, упирающаяся в стену над моим плечом, готова оторваться от кирпичной кладки. – Стой смирно и твоя печень не пострадает. Вы паслись у моего дома и работы, но аккуратно, опасаясь камер, только не знали, что охрана бизнес центра фиксирует все автомобили на парковке, а при нужных связях мне не составит труда узнать, что твой серый Фольксваген Пассат две тысячи четвертого года выпуска, зарегистрирован на безработного Денисова Антона Ивановича, девяносто второго года рождения, уроженца Кемерово, пока не судимого и привлекавшего, перебравшегося в наш город полтора года назад и выплачивающего ипотеку за однушку на Вознесенской тринадцать дробь два, корпус второй, квартира триста восемьдесят восьмая…– надавила ножом сильнее, почувствовав как отстраняется от меня и он покорно замер. – Если еще раз появишься в поле моего зрения или твой пидор Егор Стрельников, которого ты называешь «кое-кто» посмеет еще что-то подобное выкинуть, то Илья вас обоих по пакетам расфасует. – Не удержавшись, ткнула ножом сильнее, явно поранив его сквозь одежду, но сорванный вздох, в котором слышался страх, никак не погасил бурлившего внутри гнева. – И еще тебе задание которое тебе необходимо сделать в ближайшие часы: если Егор не внемлет моим словам, а ты все же очканешь второй раз ко мне подходить, уступив это право кому-то другому, то помни: Илья тебя найдет максимум через трое суток. И все равно расфасует. Так что беги и умоляй Егора не чудить, потому что от его адекватного поведения теперь напрямую зависит, окажешься ты в пакетах или нет.
А он стоял. Явно растерявшись. И испугавшись – стояка не было. Не справившись с собой, вогнала лезвие. Правда, совсем не глубоко, так, на полногтя, но ему хватило. Всхрапнув, он отшатнулся, выпустив мою онемевшую кисть.
Резко обернулась, упрямо выпрямляя подкашивающиеся ноги, стискивая нож, неотрывно глядя на него, побледневшего и явно напуганного.
– Беги, сука. – От всей души, с ненавистью посоветовала я.
Пара его нетвердых шагов назад, не отпуская взглядом нож в моих руках. Подбадривающе качнулась навстречу и его отступ почти панический и более ускоренный. Развернулся и торопливо, едва не переходя на бег направился прочь из проулака.
– И работу смени, шакал! – Громко крикнула, сдерживаясь из последних сил, но могла собой гордится, голос был
Глупость, конечно, но он же не знает. И может реально сменит. От своей прежней работы, в виде ностальгии останутся челси среди китайской херни, и, надеюсь, шрам на подреберье.
Сползла по стене, только сейчас позволила накрыть себя ужасу. Разрыдалась, сжалась, обняв руками колени и, покачиваясь, тихо подвывала сквозь всхлипы, не собираясь подавлять крупную дрожь сотрясающую все внутри. В голове, как и всегда согласно традиции, что хорошая мысля приходит апосля, проносились варианты того, что случилось бы, заметь он, как я вытаскиваю нож. Как подавляю страх. Что случилось бы, если бы он был как тот, которому животные инстинкты едва не затмили разум, а мои угрозы едва не раззадорили. Илья тогда нашел его быстро. И расправился жестко. Как и с тем, кто его подослал. Здесь так нельзя, у Егора матушка в следственном комитете, здесь так нельзя… Илья не должен об этом знать, на это Егор и сделал ставку, подослав шакала ко мне. Стрельников прекрасно понимает, что я не расскажу об этом Илье, потому что тогда Илья сделает с шакалом и Егором то же самое, что с тем, вторым. Сегодняшний мудак был третьим.
Я не смогу рассказать об этом даже сильно смягчив и приукрасив. Илья слишком резко на это среагирует, ибо это уже третий случай, и может меня просто выпинуть с работы и запереть дома, а я сдохну в четырех стенах. После того, как я окунулась во всю эту дичь, я жить без нее не смогу, а эти моменты… они еще будут, просто надо реагировать соответственно ситуации – с тварями разговаривать на их языке, иначе нехер было в это лезть. А я уже давно внутри и мне это нравится. Это просто производственные моменты… Просто побочный эффект… Неизбежный… Нужно правильно на это реагировать и все…
Так я себя убеждала, вставая на ватные ноги и дрожащими руками поднимая звонивший телефон с разнесенным экраном. Ответила обеспокоенной Лесе, что уже подхожу, и на ходу вытирая слезы и глубоко вдыхая холодный и успокаивающий воздух, направилась к дому.
В лифте торопливо приводила испорченный рыданиями макияж в порядок и когда двери распахнулись, я направилась к хмурой Лесе, в ожидании стоящей у порога квартиры, то по мне очень сложно было предположить, что несколько минут назад меня зажимал в подворотне один тупорылый отброс общества, подосланный другим отбросом, страдающим от своей жадности и кичащийся связями и безнаказанностью. Недолго кичиться будет, я обязательно сегодня-завтра что-нибудь придумаю. Сука, Стрельников, ты как будто не знаешь меня совсем… Ебнутый, блять…
В квартире витал аромат только что приготовленной еды. Этот день решили отметить тихо, в очень узком кругу, по-домашнему.
Скинув пальто, прошла вслед за Лесей на кухню, где уже был накрыт стол. Болтали о чем-то поверхностном, отвлеченном, обо всем и сразу ни о чем. Я полностью взяла себя в руки, а вот она…
Леся была напряжена, я это видела. Она раздражала. Впрочем, как и всегда.
– Ален, жить можно не только так… – в возникшую и затянувшуюся паузу выдала она, напряженно глядя в стол.
– Го-о-осподи, Ле-е-есь, – простонала я, зажмуривая глаза и поставив локти на столешницу, закрыв лицо ладонями, взмолилась, – пожалуйста, не начинай!
– Зачем людей обманывать? – упрямо продолжила она.
Людей. Основная масса постоянной клиентуры букмекерских фирм это либо страдающие лудоманией в различной степени тяжести, иначе говоря игроманы, либо не очень умные личности. Второй класс больше. В целом, дурновкусие, невежество, жажда легкой наживы в конечном итоге формирует стадо – основу процветания бизнеса подобного рода, где продают хуевые возможности с красивыми словами. Потому что схавают, ибо на дворе век идиократии и охлократии, когда не так уж редок сценарий, где отдельные единицы богатеют на чужой жадности, скудоумии, ограниченности. И, на самом деле, этих единиц сложно осуждать.
Я отняла руки от лица и смотрела на хмурую Лесю. Мне хотелось закатить глаза и высказать ей простую, понятную и малоприятную вещь – правду, ибо в ее двадцать пять уже пора понимать в какой стране ты живешь и что вокруг тебя происходит. Сдержалась. Вместо этого плавно начала переводить намечающееся столкновение в формат нейтрально-филосовской беседы:
– Никто не принуждает этих людей распоряжаться своими финансами подобным образом, это выбор каждого человека и…
– И деньги они сами приносят, да-да, я постоянно это слышу. – Перебила она и недовольно сжала губы. – Ален, я говорю о другом.