Центумвир
Шрифт:
Вот что отталкивало. Чутье, постоянно напоминающее быть осторожной было не просто чутьем, это требование инстинкта самосохранения, в качестве доказательства воспроизведшего в голове момент его взгляда на Егора. И чтобы мне не достался подобный, лгать нельзя. Он задал направление и негласные правила. Придется учитывать, ибо мне совсем не хочется того же взгляда, того же отношения, того же жеста, там последствия явно не радостные… На кому слишком многое. Поэтому, чтобы не попасть в опалу, придется очень хорошо думать и идти по заданным им параметрам. Направление первое – говори честно. Реагирует нормально, иначе бы не потребовал этого. Окей.
– Вы мне не понравились, но правила приличия не позволяют
– Какая именно формулировка была у ответа? – усмехнулся он, напрочь игнорируя мои попытки остаться в рамках вежливого диалога.
– Нет, у меня есть вкус. – После некоторой заминки, внимательно отслеживая его реакцию. И была удивлена.
– Неплохо. – Одобрительно кивнул он, читая пришедшее смс. – Чувство юмора есть.
Реагирует не просто нормально, а вполне адекватно, значит, без загонов на тему венценосной особы, требующей к себе благоговения. Хотя с учетом того, как реагируешь на его энергетику и того, что он мгновенно прочитывает и просчитывает собеседника, эти загоны могли бы быть вполне оправданы. Но их нет. От этого сложнее, потому что льстить легко и управлять теми, кому лесть как воздух нужна, в принципе, тоже без проблем, а вот с теми, кто предпочитает откровенность и требует правду, тяжелее, особенно не зная в какой дозировке подавать, чтобы не перешагнуть дозволенное. Ладно, будем методом проб и ошибок прощупывать почву, потому я честно произнесла:
– Это была не шутка.
– Значит, все же сработаемся. – Невозмутимо заключил он. Притянул соседний стул и, положив на него локоть, стал быстро набирать текст в телефоне.
Ну, и? Что это такое и с чем его жрать? Позовите шеф-повара, я влеплю ему диз. Потому что к таким блюдам надо давать очень четкую инструкцию, еще более подробную, чем к рыбе фугу, от которой можно копыта отбросить при неправильном употреблении. Здесь продукт гораздо круче рыбы фугу, потому что к нему еще надо как-то исхитриться подойти без печального итога, а употребить его можно только одним способом, но что-то мне подсказывает, что это особая тайна мироздания и никому она не известна.
Внутри разлилось липкое, неприятное чувство опасливости, пока не страха. Ключевое слово здесь «пока». Потому что я поняла, что это первый человек, с которым мне непонятно как обращаться. Причем целый мужик, а с ними всегда было легче, чем с бабами. Нонсенс, блять.
Поставив временный блок на быстром развитии совсем неоптимистичных для меня логических умозаключений в этом направлении, я смотрела на выход и, чтобы отвлечься, размышляла, чем аукнется Стрельникову его затяжная БДСМ-оргия с нашей нервной системой, коли у нас такой покровитель теперь.
– Вы искали Стрельникова... – осторожно начала я, вспоминая почем ныне гвоздики и где приличный цветочный магазин, если решу навестить Егорушку, мягкой ему посадки в котелок раскаленный. И вместо флага, наверняка вилы в жопе, – с целью?
– С целью. – Подтвердил он, откладывая телефон, оставив руку на спинке стула и потянувшись за кофе, без перехода спросил, – вы в отношениях?
– Стала бы я спокойно сидеть и разговаривать с вами, если бы Стрельников был моим... – прервалась, глядя в его глаза, в которых снова была тень иронии – вы сейчас не о Егоре?
– О Еремееве. – Кивнул он, отпивая кофе, чуть склонив голову внимательно наблюдая за моим лицом.
Заебись. Он специально, что ли, так вопрос ставит?
– Он мой брат. – Ответила я, выпрямляясь, скрещивая кисти на бедре и спокойно глядя на него.
Истомин откинулся на спинку стула и крайне задумчиво заключил:
– Это хорошо.
– Что хорошо? – чувствуя, что начинаю закипать, подавила желание прищуриться.
– А что здесь
Гнев придушил мою рациональность. Да где его учили так разговаривать?! Вот как его понимать?
Ну, коли лицемерить нельзя, а то, видишь ли, не сработаемся, и, скорее всего, меня жестко и на месте задавят, если буду хамски переть напролом, а вертеть эти субъектом, явно ебнутым от своей сложности у меня не пока получится, то я, почти полностью сдержав яд в интонации, решила действовать по его шаблону – задала вопрос, который тоже трактовать можно в тридцати трех вариациях, но так и не угадав о чем он:
– У вас какое-то расстройство?
Тотчас сообразила, что вариантов трактовки действительно много, но большая их часть отнюдь не в стиле легкой безобидной насмешки. Истомин смотрел на меня и ощущение того, что воздух становится вязким, густым, не проходящим в организм нарастало. Нет, выражение его лица совсем не менялось, то же ровное и спокойное. Менялись его глаза. Напитывающиеся предупреждением и взгляд становился тяжелеющим, заставляющим замирать, забывать о том, что вокруг мир и люди. Не было этого. Ни мира, ни людей. Было только ощущение, что стоишь у края глубокого каменистого каньона, а ледяной, промозглый ветер, пробирающий до костей, усиливается, и если сейчас будет порыв… И вдруг все резко прекратилось. Передо мной сидел обычный мужик, обычный человек, от которого не расходилась невидимыми мощными, раздраженными волнами энергетика, беспощадно жестко и сильно разбивающая чужую. Внутри легкое смятение от такой резкой перемены, и я физически ощущала, как с легким покалыванием в теле расправляются дотоле спазмированные сосуды и кровь насыщается кислородом, питает голодающие, едва не отмирающие ткани и органы.
– Да. – Очень серьезно согласился он, вновь пригубив кофе. – У меня сплошное расстройство, когда смотрю на современное общество и его выдающихся представителей. Как вы догадались?
Снова смятение. На это раз сильнее. Потому что я всякого ожидала, но не подобного безукоризненного тонкого троллинга.
Я с ним нахожусь несколько минут, но уже поклясться готова самым дорогим – моей любимой машиной, что это первый человек, настолько… тяжелый. И дело не столько в том, что он очень многое объясняет взглядом, не в том, как ощущаешь его и себя, когда он близко и фон его настроения меняется в негативную сторону. Дело в том, что он сложен, потому что… непонятен. Непредсказуем. Не поддается верификации такая резкая смена вектора, но она была. И это особенно напрягало. Непредсказуемы только психи и слишком умные, и те и другие опасны. А здесь, видимо, сразу двое в одном флаконе.
– Алена Васильевна? Вы сигнал с базы потеряли? – лениво осведомился он, вновь пригубив кофе и с легким интересом рассматривая вспыхнувшую меня.
Вспыхнувшую от гнева. Моя фраза, сказанное мной моей проблеме! Истомин иронично блеснул глазами, глядя на меня, посмотревшую в сторону и сделавшую щедрый глоток чая, чтобы успокоиться. Мой взгляд упал на отжатый у Стрельникова чизкейк и я снова почему-то разозлилась.
– Сигнал нот фаунд. – В его голосе легкий отзвук удовольствия.
Это вывело меня из себя, ибо я вообще понять не могла, кто он и что он делает, а ошибаться мне нельзя, это я уже осознала. И он этим пользуется, сидит, глумится и даже не считает нужным это скрыть, а я ответить не могу, хотя он добро дал, но и границы обозначил, когда медленно придавливал взглядом. И то, как я хочу ответить на такое к себе отношение, явно находится в столбце запретов в скрытой от человечества скрижали, с описаниями способов выжить при контактах с оным паскудством.