Центумвир

Лимова Александра

– Вы о чем вообще? – спросила, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закатить глаза и максимально надменным жестом не выплеснуть в него чай.

– Я отвечаю на ваши вопросы, Алена, а вы о чем? – изобразил недоумение, взбесив меня окончательно, – я не знал, кем вам приходится Еремеев, терялся в догадках, все-таки зам у него такой… своеобразный. Если мне что-то интересно, я спрашиваю об этом прямо. Что вас смутило? Вроде бы, в моем любопытстве нет ничего предосудительного.

– Постановка вопроса меня смутила. Почему не спросить нормально: «в каких отношениях вы с Еремеевым», а не сразу после Егора...

– А, это. Каюсь, грешен. Это

минус моего типа мышления, характеризуемого тем, что когда думаешь о многих вещах одновременно, то не всегда вовремя понимаешь, что вербально мысль не отражается в постановке предложения, поэтому для коридорномыслящего человека мои вопросы выглядят нелогичными, отрывочными и часто понимаются искаженно. Одна из причин, почему я избегаю общения с людьми.

– Избегаете с коридорномыслящими людьми. – Кивнула я, чувствуя, как кривятся мои губы в усмешке и торопливо сжимая их, чтобы это скрыть.

– Не хотите уточнить, почему тогда я с вами тут сижу?

Откровенная провокация.

Но я не настолько дура, чтобы поддаться подобной манипуляции и позволить увести меня во взрыв из-за того, что, якобы, меня оскорбили. Это срабатывает с истеричками и ущербными личностями, видящим во всем критику и желание себя задеть. Для человека, который понимает, кто он, это такая себе попытка сделать шоу из его эмоций. Потому я, прицокнув языком, снисходительно ему объяснила, с кем он тут в кошки-мышки играет:

– Потому что я не коридорномыслящая, несмотря на то, что вы с завидным усердием стараетесь меня в эту когорту вогнать.

– Не старался. Проверял. Теперь точно сработаемся. – Довольно заключил он, немного прищурившись и вглядываясь в мои злые глаза с легким оттенком интереса.

Да хрен тебе и даже без масла, Истомин, и желательно в жопу. Стрельникову вилы, а тебе, так как от тебя польза, так уж и быть, калибр поменьше.

Пусть дуру себе найдет и развлекается, потому что для меня он – это исключительно мешки с деньгами, защита от шакалов и перспектива развития. Захочет большего, так изначально не на том перроне встал, а у меня туфли слишком дорогие, чтобы их изнашивать лишними передвижениями в его сторону. Да и цена ошибок слишком высока. На миг мою браваду и раздражение жестко обрубила ассоциация с тем его взглядом, с тем ощущением, которым он меня одарил. Которым был щедро одарен Стрельников, еще наверняка имеющий сейчас последствия от этого отношения. Во все дыры, включая черную. Снова чувство мороза по коже.

Тут позвонил Илья и напомнил, что мой обеденный перерыв затянулся, а работы вагон.

Потянулась к сумочке за кошельком, но вовремя опомнилась, что за Егорушку платить – себя не уважать, к тому же его этот вот выгнал до того, как Егорушка оплатил наш с ним романтический обед, вот тогда пусть сам и платит, чай не бедный.

– Извините, работа, – поднялась я и направилась на выход, поморщившись, когда в спину донеслось его насмешливое фырканье.

Желание выплеснуть на него чай стало неопределимым. Но нет. Нужно быть аккуратнее, ибо там, где не можешь контролировать и уже знаешь, что в случае осечки посадка очень жесткая, не стоит делать эти осечки, которые я уже пару раз допустила. Определенно не стоит, а учусь я быстро.

Глава 4

Утром следующего дня, после планерки, которую проводила я, ибо к Илье приехал Истомин, и они вдвоем засели в его кабинете, я стояла у окна в коридоре, потягивала

кофе и перезванивала абоненту, от которого был пропущенный вызов.

Разглядывая серый осенний город за стеклом, разговаривала с сеньорой Идальго, у которой мы вот уже три года подряд арендовывали апартаменты, когда ездили отдыхать в Коста-дель-Соль. Мы, это попеременно Илья с Лесей или я с подругами, или мужиком каким-нибудь.

Илья с Лесей планировали через месяц смотаться на несколько дней на побережье, но в виду новых обстоятельств поездка, разумеется, была отложена. Не дозвонившись утром до сеньоры Идальго, отправила ей письмо с извинениями и отменой, так сказать, брони. Обеспокоенная женщина перезвонила, чтобы уточнить все ли у нас в порядке, не ее ли в том вина (разузнать, не нашли ли другого арендодателя ее любимые щедрые и аккуратные с ее имуществом клиенты).

Разговаривали мы на английском. Сеньора Идальго щебетала на нем быстро и достаточно чисто, но из-за скорости ее стрекота, я иногда улавливала суть только в общем контексте. Убедив ее, что все нормально, она по-прежнему наш самый любимый арендодатель и мы от нее никуда не денемся (между прочим, правду сказала, хата у нее обалденная, совсем рядом с морем и с балконов шикарнейший вид), я тепло с ней попрощалась и, завершив звонок, повернулась. Чтобы узреть Истомина, наливающего себе воду из кулера и глядящего на меня.

Видимо, он страдает маньячной склонностью пастись за спиной и слушать чужие разговоры.

– Даже не удивлена. – Вздохнула я, удрученно покачав головой. – Видимо понятие тактичность вам тоже не знакомо.

– Знакомо, – возразил он, опираясь плечом о стену и с эхом иронии продолжил, – но оно мне не нравится. Впрочем, можете не волноваться. Лондон ис зэ капитан оф Брейт Гритан – это мой потолок в английском, – выпил воду и, смяв стаканчик, бросил в урну рядом с кулером. Поднял взгляд на меня и произнес, – кстати, когда вы говорили, что должны посоветоваться со своим братом относительно способа возврата аванса за апартаменты, то совершили типичнейшую ошибку: вместо "ай хев ту" – я должна, использовали "ай шулд" – мне следует. И так, на заметку: частица "ту" не ставится после модальных глаголов, тоже там где-то проскочило, резануло слух.

– Да ну? Поразите меня в самое сердце – скажите, что на самом деле вы учитель английского.

– Просто вырос на творчестве Эминема. – Флегматично глядя на скептично улыбающуюся меня, – Потом окончил школу в Калифорнии. Ну, и успел зацепить почти четыре курса Колумбийского универа в Нью-Йорке.

– Выперли за неуемную фантазию? – развеселилась я.

– Из-за того, что нетактичен. – Парировал, сухо улыбнувшись. – Теперь я патриот. Не сошелся русский дух с менталитетом янки. – Философски заключил он и, отлепившись от стены, уже отворачивался, чтобы уйти, но остановился, глядя на меня.

Опустившую подбородок, смотрящую за его плечо. С бушующей внутри злобой, адскими языками пламени напитывающей ненавистью утробно зарычавшее нутро. Смотрела на тварь Олега, сына твари Хорька, сейчас в сопровождении двух крепких молодцев идущего по коридору по направлению к нам.

– Илья. – Мой голос хриплый, глухой от экспрессии разрывающей внутренности, но достаточный, чтобы мой брат, находящийся в кабинете за дверью в полутора метрах слева, услышал.

Истомин оглянулся назад и вновь посмотрел на меня. По его губам очень кратко, почти незаметно скользнула легкая усмешка. Олег как раз подходил к нему.