Центурион Траяна
Шрифт:
– А, Кориолла, девочка! Как я рада! – защебетала супруга ликсы, поднимаясь с ложа и указывая Кориолле место подле себя. – Мы все о тебе так беспокоились. А твоя сестрица Флорис что ж не приехала?.. Мы бы всем место нашли. – В чужом доме жена Кандида распоряжалась как в своем и по-прежнему встречала всех с радостным добросердечием.
– Поешь и ты с нами, Гай, – предложила Майя-младшая. И тут же кинулась наливать Приску и Кориолле в серебряные кубки из кувшина разбавленное вино. Она улыбалась точно так же, как мать, и на щеках ее играли ямочки.
Гай принял из ее рук кубок. Пригубил вино.
– Все хорошо? – спросил у Кориоллы.
Та уселась на ложе, опустив глаза. Потом вскинула голову, в уголках ее губ дрожала улыбка. А в глазах стояли слезы.
– Я боюсь… – сказала она.
– Чего?
Она беззвучно зашевелила губами.
Он понял – «за тебя».
Майя-младшая внимательно глянула на Приска, потом, еще внимательнее, – на Кориоллу. Глаза ее сузились, как у хищницы, узревшей соперницу, позарившуюся на ее добычу. Видимо, любого молодого мужчину она полагала в какой-то мере своим.
– Не бойся! – неестественно громко сказал Приск. – Варвары не возьмут лагерь. Клянусь Юпитером.
– Ну, если наш доблестный друг поклялся, то все в порядке! – хмыкнул ликса.
Приск залпом выпил вино и вышел.
Разумеется, он тут же налетел на быка и сшиб его, с другой стороны в темноте кто-то заверещал.
Приск почти не удивился, когда увидел Нонния. Он стоял напротив дома трибуна, как будто выслеживал дичь. Разглядеть его было нетрудно – переселенцы пережигали дрова на угли для жаровен, так что по всему лагерю горели огни.
Странно устроена жизнь. Как будто Фортуна ради смеха все время подбрасывает тебе на дорогу один и тот же камень – или, вернее, все время одного и того же человека. И всякий раз судьба твоя зависит только от этого одного-единственного мерзавца. И никак его не объехать – не обойти.
Приск прямиком направился к центуриону.
– Я дал слово Валенсу защищать его невесту, и ты…
– Где защищать? В кровати? – хмыкнул Нонний.
Он явно рассчитывал, что Приск сорвется и его ударит. Ну а дальше состряпать обвинение будет совсем несложно.
– Повсюду защищать, – просипел Приск в лицо давнему врагу.
– Да, и что ты сделаешь?
– Тронешь ее пальцем – яйца отрежу, нос, руки и ноги… И скажу: так и было. А мои друзья подтвердят клятвенно.
Нонний хихикнул.
– Ты что, за чужую невесту готов жизнью своей рисковать? Слушай, я не жадный. Давай ее поделим. Ты – так и быть, первый. А я – второй.
У Приска все поплыло перед глазами.
– Тро-нешь паль-цем, – повторил он, запинаясь от душащей его ярости, – умрешь… причем страшно умрешь.
Мелькнула мысль: убить Нонния ночью, раздеть труп, изувечить и сбросить со стены. А утром заявить – убили лазутчики бастарнов. Друзья подтвердят – за смерть Квинта счет еще не закрыт. Правда, вокруг полно народу и, похоже, мало кто собирается ложиться спать. Мелькают факелы, горят костры… Но рискнуть можно. Один только непростой вопрос: а сможет Приск победить Нонния?
Кажется, центурион о чем-то таком догадался, потому как отступил, вновь хихикнул:
– Я пошутил, парень. Что мне, девок мало? И не нужна она мне вовсе – ни сисек, ни зада. И рожа как у грызуна. Забирай ее себе, так и быть.
Приска душила бешеная ярость.
– Я… – выдавил он охрипшим голосом, – отправил письмо Адриану и расписал все твои художества. Что ты нас в Новах сразу узнал, но все равно решил казнить как рабов. Тебя выгонят из армии с позором.
– Ой, ой, ой… Адриан тут же помчится тебя спасать!
– Я и мои друзья – его клиенты. А патрон защищает своих клиентов всегда и везде…
– У меня тоже есть патрон, – хмыкнул Нонний, – и я не советую тебе с ним тягаться.
И центурион исчез в темноте между бараками.
Зато тут же из соседней улочки между казармами вышел Кука:
– Ч-что ты тут делаешь? – спросил Приск.
Его трясло от бешенства, зубы стучали.
– Тебя поджидаю. На всякий случай. – Он демонстративно опустил обнаженный кинжал в ножны. – Клянусь Геркулесом, этот парень совсем спятил.
– Что с ним делать? – спросил Приск.
– Пришибем на стене. Как только случай представится. Сбросим вниз, чтоб бастарны ему добавили. Если что – все подтвердят, что он сам упал. Это не Новы, где он сумел обзавестись десятком прихлебателей. Здесь его никто не любит. Особенно наш «славный контуберний».
– Клянусь Юпитером, он не доживет до следующих январских календ. [85]
Приск хотел сказать – до следующих календ. Но слово «январских» откуда-то выскочило само собой.
«Да что ж это такое… – изумился мысленно Приск. – Предвидение? Неужели дар Тиресия заразителен?..»
Всю ночь на стенах лагеря дежурили караульные с набранными заранее ведрами воды – боялись, что бастарны попытаются поджечь лагерь. Но канаба пока горела в одиночестве, горела всю ночь, освещая копошащихся внутри варваров. Будто черви внутри павшей лошади, они продолжали уничтожать мертвечину. То и дело меж бастарнами вспыхивали ссоры и драки из-за добычи. В становище варваров – на поле, где обычно легионеры Пятого Македонского упражнялись в метании пилумов или отрабатывали маневры, всю ночь шла гульба – пылали костры и даже в лагерь долетали веселые крики.
85
До периода с 1 по 5 января следующего года – праздника январских календ. Вообще же, календы – это первый день каждого месяца.
Рано утром «славный контуберний» был уже на стенах. Пруденс поставил их на балконе воротной башни. Отсюда, со стен лагеря, картина открывалась безрадостная. Над канабой, полуразрушенной и почерневшей, поднимались в морозный воздух струи дыма. Вдали, куда ни глянь, темнели точно такие же столбы – не сигнальные дымы, а дымы пожаров.
Повсюду сновали отряды варваров. Кто-то уезжал, кто-то появлялся. Подходили новые племена из-за реки. Приск с недоумением смотрел на этот людской муравейник. Возможно, тем, кто расположился за стеной, происходящее казалось вполне естественным. В глазах же римлянина, привыкшего к определенному порядку во всем, жизнь бастарнов выглядела не просто нелепой – чудовищной.