Цену жизни спроси у смерти
Шрифт:
– Бах-бах-бах! – быстро прошептал Толик, плавно поведя стволом пистолета вдоль дороги.
Если бы в этот момент какой-нибудь опытный психиатр получил возможность заглянуть ему в глаза, он несказанно удивился бы. Зрачки «стрелявшего» постепенно расширялись с каждой секундой, словно он действительно видел перед собой надвигающийся на него джип и даже человека за его рулем. А улыбка, зазмеившаяся на губах Толика, когда он опустил пистолет, заставила бы даже видавшего виды психиатра быстренько отвести взгляд. Существуют виды безумия, с которыми нормальному человеку лучше не связываться даже по долгу своей профессии.
Но никто не приглядывался к одинокой мужской фигуре, облокотившейся на крышу салатной иномарки, остановившейся на обочине. Редкие машины проезжали мимо, и их водители не подозревали, что половина из них оценивается в качестве потенциальных мишеней.
Вскоре Толику надоело засекать время приближения каждого нового автомобиля, появляющегося из-за поворота. Его расчеты оказались верны. Он, как всегда, все предусмотрел правильно. Это было даже немного скучно – никогда ни в чем не ошибаться, не делать промахов и неверных ходов. Скучно, зато рационально. Толика всегда забавляли разные растрепанные личности, толкующие о смысле жизни как о чем-то запредельном, непостижимом. Весь смысл заключается в рациональности, она-то и является смыслом. Разумность – вот что это означает. Остальное – от лукавого.
По прикидкам Толика, он опередил Громова минут на двадцать. Это означало, что до их последней встречи в этом мире осталось совсем немного времени.
Не сводя глаз с дороги, Толик сунул руку в салон машины и прибавил звук радио. Громкая музыка – наивернейшее средство, чтобы ни о чем не тревожиться. Это отлично знают те, кто бродят по жизни с плеерами, напрямую подключенными через наушники к мозгам. В голове сплошное бум-бум-бум и никаких лишних мыслей. А Толику сейчас было необходимо как-то заглушить нарастающее беспокойство. Очередная юная радиослушательница, дозвонившаяся в студию, посопела в эфире, натужно помэкала, побэкала, передала привет своей наверняка такой же блеющей компании, после чего с явным облегчением… э… попросила поставить ей… э… песню ее обожаемой… э… Авроры.
Разродилась, слава тебе, господи!
Толик осуждающе покачал головой. Обладая хорошо подвешенным языком, он с трудом переносил чужое косноязычие. Ведь это так просто – говорить, так приятно! Слова и фразы находятся сами собой, речь льется свободно, а твои истинные мысли при этом скрыты надежно, как подводные камни на дне потока.
От своей последней беседы с Зубаном Толик получил истинное наслаждение. Когда в телефонной трубке прозвучал оглушительный треск, сменившийся сигналами отбоя, он представил себе, с каким тупым выражением лица читал шеф оставленное ему послание, и искренне веселился.
Если бы времени на подготовку взрыва у него было больше, он разнообразил бы свою шутку парочкой дополнительных эффектов. Например, можно было бы запрограммировать компьютер так, чтобы надпись про судьбу, которая находится в наших руках, на последней секунде сменилась надгробием Зубана с датами его рождения и смерти. Или чтобы перед взором обреченного на смерть промелькнули его детские и юношеские фотографии. «Да, – решил Толик, – пожалуй, это был бы самый лучший завершающий штрих». Не слишком помпезно, зато очень многозначительно. Как говорится, простенько, но со вкусом. Заказанная малолеткой песня благополучно приближалась к своему финалу, судя по тому, что ее рефрен повторялся уже пятый раз подряд. «Я потеряла голову, мой бой! – выводила неведомая Толику Аврора. – Но, видно, так начертано судьбой! Мы никогда не встретимся с тобой!..»
– Врешь ты все. – Толик длинно сплюнул в пыль у своих ног. – Ничего ты не теряла, дура безмозглая. Не было у тебя сроду ни головы, ни голоса.
Я потеряла голову, мой бой…
Толик уже не слышал этих стенаний. Зеленый джип вывернул на свою финишную прямую, отбрасывая боками и стеклами отражения утреннего солнца. Как и предполагалось, совершив поворот, автомобиль сразу начал наращивать скорость. Громов торопился.
– На тот свет, – прокомментировал Толик.
Ствол «беретты» в его руках описал замысловатую дугу: снизу вверх, потом сверху вниз. Запястье правой руки Толика легло на открытую дверцу. Пригнувшись так, чтобы глаза оказались на одном уровне с прицелом, он задержал дыхание.
Прежде чем его указательный палец задвигался на спусковом крючке, ему показалось, что джип вильнул в сторону, но это уже не имело значения. Пули, одна за другой, прошивали лобовое стекло стремительно приближающегося автомобиля, оставляя в нем аккуратные круглые дырочки диаметром 9 миллиметров. Из-за белесого окаймления в виде мельчайших трещин каждое отверстие походило на гнездовье паука.
Два часа спустя, когда прибывший на место происшествия следователь растопырил пальцы и приложил их к пулевым пробоинам в сложенном по кусочку стекле, они образовали пять точек невидимой окружности. При желании можно было бы вписать в нее звезду, и тогда отверстия пришлись бы точно на окончания ее лучей. Тем же вечером следователь, считавший себя неплохим стрелком, сжег в тире три десятка подотчетных патронов, но ему не удалось добиться подобного результата даже при стрельбе по неподвижной мишени, вывешенной на расстоянии тридцати метров. По пути домой он завернул в ближайший магазин и…
Впрочем, речь сейчас не о нем, а о «Лендровере» бутылочного цвета, который, ловя на ходу пули, потерял управление и, завалившись на два левых колеса, гулко ударился об ограждение.
Толик замер с открытым ртом и умолкшим пистолетом в руке. Пересчитывая бортом бетонные столбики, джип несся прямо на «Ситроен», а за рулем его никого не было. Следом, вздымая тучи пыли, волочился по земле отодравшийся кусок обшивки. Опомнившись, Толик бросился на другую сторону шоссе и чудом вынырнул из-под самого носа взвывшего клаксоном «Икаруса», мчавшегося с противоположной стороны.
В следующий момент джип грубо швырнуло на все четыре колеса, однако передние скаты тут же перекосило, унося неуправляемый автомобиль прочь с дороги. Он врезался в кусты так близко от «Ситроена», что едва не зацепил его бампером. Листву взметнуло, словно взрывом. Наперебой затрещали сучья.
Когда Толик, опасливо озирнувшись по сторонам, подбежал к обочине, джип все еще шумно рассекал заросли, катясь под откос. Один раз его перевернуло через крышу, после чего он благополучно заглох и замер, уткнувшись помятым капотом в ствол дерева.