Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
Шрифт:
— Зачем это, раздеваться? — долетел сквозь шум голос Дарьи Петровны. Ник выглянул из окопа. Девушка дернула плечами и попятилась от наставленного в упор ствола. — Я не буду!
Ник подавал снаряды. Чтобы не раздавить, он подвинул зачехленный фотоаппарат на спину. Пленка кончилась, фотоаппарат не представлял ценности. Нужно было вытащить и сохранить только кассету, но не нашлось секунды, чтобы ее вынуть. Орудие вздрагивало и откатывалось при каждом выстреле, снаряды были очень тяжелые и холодные. Потом в орудии что-то заело, и бессмысленный грохот прекратился.
Ник совершенно оглох, только звон в ушах, больше ничего. Двое боевиков валялись на дне окопчика, один еще шевелился, а еще трое с автоматами открыли беспорядочную стрельбу. Нападающие шли со стороны моря. Чтобы спасти свою жизнь, следовало выползти из окопа и попробовать бежать. Но Ник не собирался никуда бежать. Он ждал.
— Ну ты чего? — оборачиваясь и утирая пот, спросил знакомый парень. Голоса не слышно, но можно прочесть по губам. — Возьми автомат!
Ник разжал теплые пальцы мертвеца, вынул из них автомат (он знал оружие, по военной подготовке в школьном аттестате стояло твердое «пять»), переставил на одиночные выстрелы и, опустившись на живот, потянулся и выглянул из окопчика.
Почему-то он ожидал, что все пространство до моря заволокло дымом, и был даже удивлен, когда после безумной пальбы и скользких железных снарядов вдруг открылась светлая утренняя перспектива. Пространство было желто-голубым, и по нему перебегали и падали одиночные фигуры. Ник поднял автомат, приложил приклад к плечу, всмотрелся, закрыл один глаз…
Женщины бежали врассыпную, их раздели донага и выставили вперед. Босые ноги мелькали по короткой травяной подстилке. Голые спины то сгибались, то вдруг выпрямлялись совсем, руки их беспорядочно метались в воздухе.
«Ты, кажется, хотел убить человека? — спросил себя Ник и в ответ услышал только звон. — Теперь можно. Пора».
Он поискал в прицеле какого-нибудь противника, нашел подходящую, наголо бритую голову. Но передумал, не выстрелил.
«Зачем? Что сделал мне этот бритый?»
Он опять поискал. Вероятно, желая вызвать ярость в противнике, ослепить его этой яростью и заставить быть неосторожным, выгнали на поле голых женщин. Пять голых спин, пять пар бегущих напуганных ног. Развевающиеся по ветру волосы. Ник прикусил губу. Это зрелище не могло оставить равнодушным. За звоном можно было только догадаться, что женщины, выставленные впереди отряда, истошно визжат. Они были уже довольно далеко, когда одна из женщин упала. В падении она повернулась, и Ник узнал Дарью Петровну. Рот девушки был неприятно разинут.
«Теперь! — сказал он себе совсем спокойно. — Теперь! Один раз… Потом я никогда не буду… Теперь и один раз…»
Легко он поймал в прицел дергающиеся на бегу, торчащие голые лопатки и осторожно, затаив дыхание, надавил на спуск. Девушка из гостиницы оступилась и полетела лицом вперед. Ник облизал губы, ему передавалось постепенно царящее вокруг бешенство боя.
Парень, лежащий рядом с ним, ткнулся головой в землю. Краем глаза заметив это, Ник понял, что в окопчике он остался живой один.
— Еще раз! — крикнул он. — Еще раз!
При каждом следующем попадании ярость вокруг возрастала, и Ник чувствовал это изменение, как изменение температуры. Один раз он промахнулся, но еще две пули нашли цель. Он стрелял в своих женщин, больше ни о чем не думая в возрастающем ужасе и восторге. Бил одиночными патронами.
Последней жертве он выстрелил в голову. Потом сполз на дно окопчика, вынул из аппарата кассету, сунул в нагрудный карман, отшвырнул аппарат, лег на спину и закрыл глаза.
«Я сделал это… — сказал он себе сквозь затихающий звон. — Я управляю!»
Фотоприложение
Только через два года он отпечатал фотографии. Сам склеил большой альбом, переплел его в кожу, даже тиснение сделал на обложке. Глубоко в мягкую свиную кожу впечатались серебряные буквы: ДНЕВНИК НОМЕР ЧЕТЫРЕ. ВИЗУАЛЬНЫЙ.
На изготовление и заполнение альбома ушло два дня. Значительно больше времени Ник потратил на несколько последних фотографий. Он печатал их по ночам, запершись в ванной, он боялся, что кто-то может проснуться и увидеть, поэтому работал очень-очень тихо. А фотография все никак не выходила. Последний снимок был самым трудным.
В начале мая глубокой ночью он выбрался из постели, прошел на кухню, запахнул штору, включил лампу, присел к столу, вынул уже подсохший альбом и, вооружившись черным фломастером, тщательно пронумеровал снимки. Их получилось всего семьдесят пять.
1. Пустой, длинный, белый школьный коридор. Засвеченные солнцем окна. (Этот снимок он сделал после последнего звонка).
2. Отдельно сфотографированный церковный купол. Золотой крест. (Этот он сделал после крещения, стоя еще на костылях).
3. Станция метро. Бронзовые виноградные лозы, темнеющие вокруг покачивающихся люстр, просвеченные красным мозаики. Квадратные черные проемы туннелей. (Он спустился туда, вниз, чтобы совершить непреднамеренное, безмотивное убийство. Дурак!)
4. Первая фотография Миры. Мира в расстегнутом розовом плаще: под плащом проглядывает невероятное блестящее платье. Золотая цепочка на шее немного сбилась. Наверное, маленький крестик затаился на груди.
5. Фотография тетки: хорошо проработаны на снимке полноватые, но длинные и красивые ноги. Малюсенькие игрушечные пальчики на ногах, каждый будто нарисован кривым перышком, каждый окрашен капелькой лака.
6. Женщина-администратор в гостинице, в Гудауте. Коротко стриженная, с черными глазками…
7. Ли. Мокрая кофта прилипла к телу, и хорошо видны в рассеянном мятущемся свете и витой браслет на узком запястье, и белая грудь, украшенная цепочкой.
8. Опять Ли. (В альбоме основное место занимали фотографии матери.) На ее щеках тонким слоем блестит вода, губы приоткрыты, она смешно жмурится, трет мокрые глаза рукой.
9. Неприятная старуха, торгующая чачей. Черная засаленная юбка, темное стекло бутылки.