Cердца трех
Шрифт:
— Но я не умею объясняться жестами, — добавила она со слабой улыбкой, прерывая унылое молчание, воцарившееся после ее слов.
Едва Фрэнсис открыл рот, чтобы заговорить, как она остановила его, и они стали прислушиваться к шороху и треску в кустарнике, предупреждавшим о приближении людей.
— Послушайте, — торопливо заговорила Леонсия, положив руку на его рукав, словно собиралась о чем-то просить. — Я буду совсем англосаксонкой в последний раз и скажу то, что мне сейчас хочется вам сказать. После — и уже навсегда — я стану хитрым порхающим существом женского пола, женщиной-испанкой, одним словом, такой, какой вы меня описали. Слушайте! Я люблю Генри — это правда, сущая правда. Но вас я люблю больше, гораздо больше. Я выйду замуж за Генри потому, что люблю его и обручена с ним. И все-таки я всегда буду любить вас больше.
Прежде чем Фрэнсис успел что-либо возразить, из кустарника вышли старый жрец майя и его сын-пеон. Почти не замечая присутствия молодых людей, жрец упал на колени и воскликнул по-испански:
— Впервые я узрел очи Чии!
Перебирая узлы священной кисти, он начал читать молитву, которая, если бы они могли ее понимать, звучала бы так:
«О бессмертная Чия, великая супруга божественного Хцатцля, создавшего все сущее из ничего! О бессмертная супруга Хцатцля, ты, мать злаков, божество сердца прорастающего зерна, богиня дождя и оплодотворяющих солнечных лучей; ты, что питаешь все семена, корни и плоды, поддерживающие жизнь человека. О преславная Чия, к словам которой всегда прислушивается ухо Хцатцля! Я, твой жрец, покорно возношу тебе молитву. Будь милостива ко мне и прости меня. Да изойдет из твоего рта золотой ключ к уху Хцатцля. Не для себя, о богиня, а для моего сына, которого спас гринго. Твои дети майя исчезают. Им не нужны сокровища, ибо я — твой последний жрец. Со мною умрет все, что известно о тебе и о твоем великом супруге, чье имя я произношу безмолвно, прикасаясь лбом к коленям. Услышь меня, Чия, услышь меня! Моя голова лежит на камнях пред тобой!»
Целых пять минут старый майя лежал распростертый на земле, содрогаясь, словно в припадке, а Леонсия и Фрэнсис с любопытством смотрели на него, невольно проникшись торжественностью молитвы, хотя она была им непонятна.
Не дождавшись Генри, Фрэнсис снова вошел в пещеру вместе с Леонсией. Старик, перебирая узлы и что-то бормоча, следовал за ними; сына же его они оставили на страже у входа в пещеру. В аллее мумий старик благоговейно остановился.
— Тут все написано, — возвестил он, выделяя из своего клубка один шнур с узлами. — Эти люди были плохими людьми и разбойниками. Во веки веков осуждены они стоять здесь, за пределами внутреннего покоя, где скрыта тайна майя.
Фрэнсис, войдя в роль проводника, быстро прошел мимо груды костей и ввел старика во внутренний покой; старый жрец пал ниц перед двумя идолами и молился долго и истово. Потом снова стал очень внимательно разглядывать некоторые из своих шнуров. Вслед затем он провозгласил — сначала на языке майя, а когда Фрэнсис объяснил ему, что они ничего не понимают, — на ломаном испанском языке:
— «От уст Чии к уху Хцатцля», — так тут написано.
Фрэнсис выслушал таинственное изречение, заглянул в темное отверстие рта богини, воткнул лезвие своего охотничьего ножа в замочную скважину чудовищного уха бога, постучал по камню рукояткой ножа и заявил, что статуя внутри пуста. Снова обратившись к статуе Чии, он постучал по ней, чтобы доказать, что и она пуста. Старик майя пробормотал:
— «Ноги Чии покоятся на том, что есть ничто».
Фрэнсис заинтересовался этими словами и заставил старика майя проверить их на узлах.
— Ноги у нее действительно большие, — смеясь сказала Леонсия, — но они покоятся на крепком каменном полу, а не на том, что есть ничто.
Фрэнсис слегка подтолкнул богиню, и оказалось, что она легко сдвигается с места. Обхватив статую руками, он стал передвигать ее, толкая и поворачивая.
— «Для людей сильных и бесстрашных будет она ходить», — прочел жрец.
Однако следующие три узла предупреждали об опасности:
«Берегись! Берегись! Берегись!»
— Ну, я полагаю, что это ничто, чем бы оно ни было, не кусается! — засмеялся Фрэнсис, оставив в покое статую, сдвинутую им на ярд от ее первоначального положения. — Вот что, старушка, постой-ка здесь немного или присядь, чтобы дать отдохнуть ногам. Они, должно быть, устали, стоя столько веков на том, что есть ничто.
Восклицание Леонсии привлекло его внимание к той части пола, которая только что освободилась из-под больших ног Чии. Пятясь назад от сдвинутой с места богини, Фрэнсис едва не попал в выбитое в скале отверстие, до сих пор закрытое ногами Чии. Оно было круглое, примерно фут в диаметре. Напрасно пытался молодой Морган определить глубину отверстия, бросая в него зажженные спички. Не достигнув дна, они гасли на лету от движения воздуха, произведенного их падением.
— В самом деле, похоже на то, что здесь бездонное ничто, — решил он, бросая в отверстие крошечный осколок камня.
Долго они прислушивались, пока до них донесся звук падения.
— И это еще, может быть, не дно, — предположила Леонсия. — Он мог удариться о выступ сбоку и остаться там.
— В таком случае это решит вопрос, — сказал Фрэнсис, схватив старинный мушкет, лежавший среди костей на полу, и собираясь сбросить его вниз.
Однако старик остановил его.
— Священные узлы гласят: «Кто оскорбит ничто под ногами Чии, тот умрет быстрой и ужасной смертью».
— Я далек от мысли тревожить покой пустоты, — смеясь сказал Фрэнсис, отбрасывая в сторону мушкет. — Так что же нам делать, старина майя? Легко сказать: от уст Чии к уху Хцатцля — но как? Проведи-ка пальцами по священным узлам и узнай для нас — как и что.
Смертный час пробил для сына жреца — пеона с изодранными коленями. Сам того не зная, он в последний раз видел восход солнца. Что бы ни случилось в этот день, какие бы усилия он ни прилагал для своего спасения, этому дню суждено было стать последним в его жизни. Если бы он остался на страже у входа в пещеру, его наверняка убили бы Торрес и Манчено, которые вскоре туда явились.
Однако, покинув свой пост у входа, он, боязливый и осторожный, решил пойти на разведку, чтобы вовремя узнать о возможном появлении врага. Таким образом он избег смерти под открытым небом и при дневном свете. И все же движение стрелок на часах его жизни уже нельзя было остановить, и от того, что он сделал, предназначенный ему час кончины не приблизился и не отдалился.
Пока пеон проводил разведку, Альварес Торрес и Хозе Манчено подошли ко входу в пещеру. Суеверный кару не мог вынести вида колоссальных перламутровых глаз Чии в стене утеса.
— Идите туда вы, — сказал он Торресу, — я останусь здесь, буду наблюдать и сторожить.
И Торрес, в чьей крови играла кровь его далекого предка, веками стоявшего в аллее мумий, вошел в пещеру майя так же смело, как некогда это сделал его пращур.
Как только он скрылся из виду, Хозе Манчено, который когда угодно не побоялся бы вероломно убить живого человека и трепетал перед необъяснимыми для него явлениями, забыл свои обязанности часового и стал пробираться к зарослям. Вот почему, когда пеон вернулся, успокоенный результатами разведки, и готовился услышать от своего отца разгадку тайны, он не застал никого у входа в пещеру и вошел в нее почти вслед за Торресом.