Церебральный сортинг
Шрифт:
К сожалению, качественные различия между людьми не исчерпываются отсутствием или наличием подполей головного мозга, отвечающих за сложные формы поведения. Ситуация ещё немного усугубляется различиями на уровне клеточного строения коры большого мозга. Например, у людей может различаться общий тип строения коры. Это значит, что у одного человека вся кора может состоять из мелких или более крупных клеток. Такие различия дополняются модификационной изменчивостью коры внутри одного поля или подполя, а также выраженностью переходных зон между полями. Более того, существует индивидуальная изменчивость толщины коры больших полушарий. Так, ширина зрительного поля 17 может варьировать от 1,8 до 2,4 мм, поля 40 нижней теменной области — от 2,28 до 3,2 мм, а поля 10 лобной области — от 2, 18 до 2,6 мм (Преображенская, 1960). Эти различия подразумевают фактическую разницу в сотни миллионов нейронов
Таким образом, в основе изменчивости головного мозга человека лежит количественная и качественная вариабельность. Уникальная ситуация репродуктивного единства и церебральных различий видового уровня создаёт идеальные условия для крайне быстрой структурной эволюции мозга. Изменчивость генетического и социального компонентов передачи ключевых форм поведения является базовым принципом эволюционного прогресса человечества.
Генетическая составляющая простейшего наследуемого поведения подвергается изменениям медленно и ценой колоссальных популяционных потерь для каждого вида. Любой закреплённый в геноме алгоритм уникален и крайне редко заново возникает в эволюции. Это делает его необходимым для базовых физиологических функций и совершенно бесполезным для динамичной эволюции сложных социальных взаимодействий человека. Социально наследуемые формы поведения очень легко модифицировать в любом поколении. Достаточно на 20 лет изменить условия или правила воспитания детей, как мы получим любой желаемый уровень заданного культа, национальной веры или искренней убеждённости. При этом не имеет никакого значения содержательная часть новодельных социальных инстинктов. С лёгкостью можно убедить целое поколение наивных подростков в реальности говорящих розовых слонов, кусачих вампиров или коварных мойдодыров. С тем же успехом можно воспитать глубочайшую уверенность в том, что кривоватые и диковатые подростки являются представителями высшей расы, наследниками ариев, а их предком был марсианин, удачно полюбивший царевну-лягушку. В пустые центры мозга, предназначенные для социальных инстинктов, можно загрузить любую абракадабру, а спустя пару десятилетий пожинать запрограммированные или неожиданные плоды.
Следовательно, двойственность передачи различных типов инстинктивной активности очень эффективна. С одной стороны, генетическая детерминация врождённых форм поведения позволяет сохранять консерватизм проверенных временем видоспецифических инстинктов, с другой — социальные инстинкты адаптивны и позволяют модифицировать их в каждом новом поколении. Несмотря на различия в свойствах, обе версии наследования поведения играют огромную роль в производстве себе подобных — главной цели любого вида на планете. В соответствии с инстинктами размножение является самым желанным событием, на которое направлено всё существование особи. По этой причине большинство социальных инстинктов замешено на пищевом или репродуктивном тесте в квашне врождённых форм поведения.
В этой ситуации действует искусственный отбор мозга, описанный ранее (Савельев, 2016). Его суть состоит в том, что в каждый исторический период развития цивилизации возникает необходимость в преодолении новых, ранее неизвестных социальных, технических, экономических и военных проблем. Начинается поиск людей, способных придумывать и применять необычные решения. Путём массового перебора кандидатов такие оригиналы в конце концов находятся, что запускает цикл церебрального сортинга по новым качествам мозга. Через некоторое время количество людей с новыми качествами нервной системы достигает уровня 10-15%, что достаточно для смены структуры власти или общественно-экономической формации. Отбор мозга на некоторое время стабилизируется, но новые социальные конфликты стимулируют следующий цикл эволюции мозга. Этот примитивный механизм очень эффективен, что позволило нашему мозгу относительно быстро увеличиться в размерах. Церебральные механизмы таких событий стали ясны недавно (Савельев, 2016), но очевидность подобной цикличности была понятна как античным философам, так и идеологам современного хипстеризма.
Показателен пример рассуждений из «Белого негра» Н. Мейлера (2015): «Почти любой психопат или полупсихопат примечателен стремлением пересоздать собственную нервную организацию. Как правило, мы привыкли довольствоваться сформировавшимся в период младенчества фенотипом нервной системы. Характер этой системы напрямую зависит от воспринятых нами отношений между родителями и влияния окружающей нас социальной среды. В результате мы, то есть большинство из нас, вынуждены приспосабливаться к темпу настоящего и будущего с теми ритмами и рефлексами, что были унаследованы из прошлого. И в данном случае имеется в виду не только “мёртвый груз былых институций”, но и набор действительно неэффективных, подчас устаревших нервных цепей, которые сковывают наши способности к реализации новых возможностей и закрывают перед нами потенциально широкие перспективы роста». Последующие 60 лет после публикации этих строк подтвердили эту свежую мысль о динамике изменений социальных инстинктов даже среди маргинальных хипстеров. Поскольку изобилие никак не наступает, а отношения между людьми далеки от разумных, следует поискать скрытые препятствия на пути многообещающего прогресса.
Как всегда, проблема кроется в существовании хронического противоречия между обезьяньей сущностью нашего существования и мечтами о разумном и справедливом. Развитие системы социальных инстинктов и искусственный отбор направлены на решение биологических задач, а не на интеллектуальное развитие человечества. Прогресс, конечно, есть, но его цели абсолютно такие же, как и у любого почвенного червя. Главная цель живого организма состоит в поисках бесконечного источника пищи, беспредельном размножении и доминантности при повсеместном расселении. В решении таких задач мозг — только вспомогательный инструмент, который можно легко выбросить после успешного использования. По этой причине постоянно возникающие обременения избытком интеллекта автоматически удаляются из сообщества при помощи специального механизма.
Этот механизм можно назвать реверсивным сортингом мозга, намекая на принудительный возврат исходной конструкции. На самом деле это вполне объективный эволюционный процесс, который говорит, что глубокая специализация любого вида ставит его на грань вымирания. Наш мозг ничем не лучше, а его искусственный отбор как раз и создаёт группы людей, обладающих прекрасным, но чрезмерно адаптированным мозгом. Такая специализация сужает изменчивость и ухудшает перспективы нашего вида. Попробуем разобраться в том, как избавляется добрейшее человечество от обладателей очень важной, но слишком специализированной и устаревшей конструкции мозга.
Речь идёт о плавном искусственном процессе, а не об эффективном ускорении отбора при помощи острой гильотины или удобной виселицы.
Незатейливые, но очень консервативные инстинкты размножения имеют дурную традицию нарушаться, когда в их действия вмешиваются рассудочные процессы. Эта странная ситуация выглядит неочевидной и требует пояснения. Казалось бы, умный, изощрённый и хитрый человек имеет больше шансов стать богатым и оставить многочисленное потомство. Действительно, обладатель социально востребованного мозга становится лидером условной популяции и получает репродуктивное преимущество. Достаточно проследить несколько поколений талантливой семьи — и общечеловеческая ценность роли культурного и интеллектуального развития станет ясна. Однако в настоящее время люди часто и много мигрируют, а популяции подвергаются постоянной метисации. Ещё больше затрудняют объективность оценки вмешательства рассудка в репродукцию иллюзия информационного единства планеты и многие другие сомнительные предубеждения. По этой причине следует обратиться к более старым исследованиям, которые охватывают значительные периоды времени.
Наиболее поучительные истории начинаются в далёком прошлом. Так, из 9000 знатных родов спартанцев периода Ликурга к появлению Аристотеля осталось только 1900. Ещё интереснее наблюдения за семьями почётных граждан в свободных городах Германии. В 1368 году Аугсбург насчитывал 50 почётных фамилий деятельных и богатых граждан, через столетие их число уменьшилось до 13, а к 1538 году — до 8. В том же году популяцию записных талантов дополнили 42 фамилиями самых способных и умных, но через столетие от них осталось только 12, а от первого «призыва» 1368 года — лишь 6 семейных групп. Аналогичным образом происходило вымирание знатных граждан в Нюрнберге, где за 120 лет число умных и богатых сократилось в три раза. Такие сведения многочисленны, а их обзоры и сводки широко известны (Юдин, 1928).
Всех без исключения любителей этих исследований объединяет нетривиальный вывод о том, что, независимо от страны, языковой принадлежности и верований, хуже всего размножаются известные учёные, художники, врачи и другие интеллектуалы. Неважно дело обстоит и с воспроизводством богатых людей, хотя их трудно заподозрить в излишней тяге к интеллектуальным развлечениям. У самых богатых людей планеты репродуктивные успехи в три раза ниже, чем у их беднейших наёмных рабочих. Совсем плохая ситуация с продолжением рода у научно-технических гениев. Обычно половина из них вовсе не имеет детей, а потомки случайно размножившихся вымирают за два-три поколения.