Церковное привидение: Собрание готических рассказов

Диккенс Чарльз

Когда я уезжал, к дверям подкатила двуколка с мистером Олифантом и его саквояжем.

События последующих суток, когда я ехал в шотландском экспрессе и занимался скучными делами у себя в конторе, известны только со слов священника. Он записал этот рассказ через месяц или два по моей просьбе (мне хотелось иметь на руках все звенья событий). Предлагаю вам суть, без рассуждений о человеческих судьбах и непостижимых путях Провидения, которыми священник расцветил свой отчет.

РАССКАЗ ПРЕПОДОБНОГО МИСТЕРА ОЛИФАНТА

Я прибыл в Хаус-оф-Мор в среду, в половине девятого вечера. Семья в тот день обедала рано, поскольку мистер Грей отбывал в Лондон. Меня сразу проводили в библиотеку, где находился мистер Ладло. Я давно

с ним не виделся, и мне показалось, что он побледнел и немного осунулся. При виде меня он обрадовался и, придвинув к своему левому боку кресло, пригласил сесть. Меня это удивило, потому что отношения наши всегда были хорошими, но не настолько близкими. Но в этот раз он был сама приветливость. Распорядился о пунше, но сам к нему не притронулся и настоял, чтобы я выпил один. Потом угостил меня большой сигарой (чем буквально привел меня в трепет) и, наконец, предложил партию в пикет. Я решительно отказался, так как принципиально не признаю картежных игр, но он не смутился и тут же забыл о своем предложении.

Следующее заявление меня потрясло. Ни с того ни с сего он спросил:

— Олифант, верите ли вы в дьявола как в живую личность?

Я растерялся, но ответил, что, насколько мне известно, дьявола не существует.

— Почему вы так считаете? — вскинулся он.

Я объяснил, что это старая, лживая, антропоморфическая басня; что современная вера далеко от нее ушла. Процитировал слова доктора Ринтула, одного из ведущих представителей нашей Церкви. Как ни прискорбно, ответ мистера Ладло был таков:

— Да провались он в пекло, ваш доктор Ринтул! Кто вы такие, чтобы оспаривать верования вековой давности?! — кричал он. — Наши предки верили в дьявола. Видели, как вечерами он околачивался у овчарен и торфяных куч, как, завернувшись в черное одеяние, стоял на кафедре в церкви. Мы что же, мудрее их?

Я заметил, что в наши дни культура, несомненно, ушла далеко вперед.

Мистер Ладло осыпал современную культуру кощунственными ругательствами. Я полагал его утонченным джентльменом, с успехом окончившим колледж. Тем неприятней удивили меня его новообретенные манеры.

— Вы всего лишь поп, невежественный поп, — таковы были его слова, — и даже в этой тупой профессии далеки от совершенства. Прежние шотландские священники были кальвинисты до мозга костей и люди сильные, — сильные, понятно? — и они внесли свой вклад в развитие страны. Нынешние же любители бесед за чаепитием, ничего не имеющие за душой, кроме ломаного немецкого языка, — это докучливые ничтожества перед Богом и людьми. И они, извольте видеть, не верят в дьявола! Придет день, и дьявол за ними явится.

Я взмолился, чтобы он, из уважения к моему духовному званию, обуздал свой нечестивый язык.

— Придет день, и дьявол за вами явится, так и знайте, — повторил он.

Я поднялся на ноги, чтобы удалиться, по мере возможности сохраняя достоинство, но мистер Ладло опередил меня и закрыл дверь. Мне не на шутку стало страшно.

— Бога ради, не уходите! — воскликнул он. — Не оставляйте меня одного. Садитесь, Олифант, будьте паинькой, а я обещаю следить за своей речью. Вы не представляете себе, как это ужасно — оставаться в одиночестве.

Чувствуя себя отнюдь не спокойно, я все же сел. Мне вспомнились слова мистера Грея о странной болезни.

Мистер Ладло погрузился в уныние. Он отвернулся от меня и съежился в кресле; мы молчали. Мне подумалось, что я его сильно обидел, и, чтобы извиниться, я тронул его за левое плечо. Он с криком вскочил и повернулся ко мне — на его лице был написан безграничный ужас. Онемев, я мог только смотреть, как вскоре Ладло успокоился и снова сел.

Приходя в себя, он пробормотал какие-то извинения. Я подумал, что неплохо бы узнать, на чем основаны странные предположения мистера Грея. Ординарный человек спросил бы мистера Ладло в лоб, на что тот жалуется, но я прибег, как мне тогда казалось, к более тактичному способу: повел беседу о случаях одержимости бесами в старые времена и процитировал

теорию Пеллинджера, объясняющую примеры из Писания. Мистер Ладло отозвался с необычайной горячностью, проявив детское легковерие, едва ли приличествующее образованному человеку.

— Понятно, вы придерживаетесь старой интерпретации, — с тактичной любезностью заметил я. — Мы в наши дни склоняемся к естественным объяснениям.

— Боже правый! — вскричал он. — Что вы понимаете под естеством? У вас отсутствуют даже начальные знания о природе и естестве. Послушайте лучше меня.

И он завел длинную сбивчивую речь, из которой я не понял ни слова. Вначале он, как мне послышалось, многословно толковал о Ханаане, потом сменил тему и заговорил о Прозерпине, [361] знакомой мне по стихотворению мистера Мэтью Арнольда. Если б не его бледное, искаженное мукой лицо, я решил бы, что он меня разыгрывает; опять же, не будь мистер Ладло известен своей умеренностью, можно было бы заподозрить, что он пьян. Постепенно даже и мои исключительно крепкие нервы стали сдавать. Я понимал отдельные фрагменты его речи, и они меня не успокаивали. Это был отвратительный вздор в жутком обличье реализма. Мистер Ладло завел себе странную привычку, как сердечный больной, то и дело хвататься за левый бок; глаза его были как у бешеной собаки, которую я видел однажды: зрачки, стянувшиеся в точку от страха. Мне не под силу было это терпеть, и я попытался разрушить наваждение. Поступившись принципами, я предложил партию в карты, но мистер Ладло ответил непонимающим взглядом. Мой страх принимал уже болезненную форму. Я едва сумел подняться с кресла, а когда наконец поднялся, мне показалось, что во всех углах комнаты затаились призраки. Кинувшись к колокольчику, я изо всей силы принялся звонить, потом потянулся к двери. Но мистер Ладло снова меня опередил и с такой силой схватил за руку, что я завопил одновременно от боли и испуга.

361

Ханаан— древнее название территории Палестины, Сирии и Финикии.

Прозерпинаупоминается в пасторальной элегии английского поэта Мэтью Арнольда (1812–1888) «Тирсис» (1867).

— Вернитесь, — хрипло взмолился он. — Не оставляйте меня одного. Бога ради, Олифант!

Тут дверь открылась, и слуга застал нас обоих на ногах, с безумным выражением лица. Мне хватило ума спасти положение: я попросил слугу принести еще угля для камина. Как только он повернулся, чтобы выйти, я выскользнул за дверь, и мистер Ладло не успел меня остановить.

Сначала мне показалось, что в холле пусто, но тут я с удивлением заметил миссис Ладло, дремавшую в кресле у камина. Мне не хотелось ее будить, но я не помнил себя от страха. Если бы я знал, где искать кухню, то приютился бы среди слуг. Я кинулся по коридору, но он, похоже, заканчивался тупиком, пришлось развернуться и припустить вверх по лестнице. Однако наверху не было света, и я решился повернуть назад, но тут заслышал за спиной голос Ладло. Он звучал приглушенно, необычно, и я, не помня себя, нырнул во тьму. Повернув за угол, я с облегчением увидел горящую на столе лампу и узнал свою спальню. Вот оно, убежище! Я вбежал и запер за собой дверь.

Взволнованный вечерними приключениями, я не мог и помыслить о сне. Б о льшую часть ночи я просидел у камина и выкурил несколько сигарет — при других обстоятельствах я бы не позволил себе этого в чужой спальне. После четырех, наверное, я задремал в кресле и проснулся около девяти, совсем окоченевший. В дверях стоял, посмеиваясь, Ладло.

Сначала я от конфуза не мог вспомнить, чего испугался накануне. Когда же припомнил, то поразился тому, как выглядел хозяин дома. Он был бодр, свеж и весел. Обнаружив, что я не ложился в постель, он смеялся до упаду.